Хозяин Понриана сдержал слово: волчья кровь не пролилась, и как-то поутру, когда уже таял снег, напитывая еще холодную землю влагой, Соважон вернулся на мельницу с дикими огоньками в глазах, разодранным ухом и ввалившимися боками.
Свадебный кортеж направился к деревенскому парку, соседствовавшему с центральной площадью, где обычно проходили ярмарки, и рынком. Там, под липой, мужчина в одной рубашке и жилете как раз размещал свой фотоаппарат. Треногу он уже установил и теперь отряхивал черную занавеску, за которой ему предстояло укрыться, чтобы увековечить молодоженов и гостей, которых, по его мнению, было слишком много. Клер задержала взгляд на этом незнакомце, казавшемся таким свободным и безмятежным. Ее не интересовали ни его имя, ни качество будущих фотографий. Главное — как он работал: насвистывая, поправляя волосы, которые трепал ветер. Клер ему от души завидовала.
«Надо же быть такой дурой! — сказала она себе. — Мне тоже случалось напевать, развешивая белье, даже после смерти Жана. Так и у этого фотографа в жизни, быть может, полно забот и несчастий…»
— Клер, о чем вы задумались? — спросил Фредерик.
— Так, о всякой чепухе, — отвечала новобрачная. — Нам повезло: такая чудесная погода!
Он же решил, что ее страшит необходимость исполнения супружеского долга в постели, и чуть ли не умилился. Пообещал себе быть деликатным и терпеливым. Детская радость освещала его черты. Молодые дамы в элегантных платьях, сопровождавшие молодых, сошлись во мнении, что никогда еще Фредерик Жиро не выглядел таким неотразимым красавцем, как в день своей свадьбы.
Подружка невесты и дальняя родственница мсье Жиро (так ее представили гостям), Бертий привлекала взгляды всех мужчин. Ее платье из шелка-грежа, декорированное кружевами и жемчугом, как сама она призналась, было роскошнее, чем ее свадебное. Белокурые волосы, заплетенные в косы и уложенные в замысловатую прическу, придавали ей сходство со скандинавской королевой. Гийом, в сером костюме, горделиво выпячивал грудь, толкая ее кресло на колесах. Создавалось впечатление, что он везет трон из чистого золота.
Что до Аделаиды де Риан, тетки Фредерика со стороны матери, она опиралась на трость слоновой кости с медным набалдашником. Пожилая дама пожелала непременно присутствовать на церемонии венчания, однако ее уже поджидал фиакр. Банкет не входил в ее планы. Когда гостей стали расставлять для фотографирования, она сказала Клер:
— Мой внучатый племянник вас любит! И я его понимаю: вы мне нравитесь! Надеюсь, вы с ним вскорости навестите меня в Ангулеме. Фредерик не счел нужным вас об этом осведомить, но я желаю вас видеть как можно скорее!
Клер сразу почувствовала симпатию к этой даме со звучным голосом и великосветскими, повелительными манерами.
— С удовольствием, мадам! Я уже два года не была в городе. Вам это может показаться смехотворным, потому что в экипаже дорога занимает меньше часа. Но я люблю деревню, нашу долину. И, как вы знаете, у меня на попечении маленький брат. Минуту назад я думала о нем. Я на два дня оставила его у мадам Колетт, местной повитухи. Она прекрасно управляется с грудничками!
— Знаю, знаю! — с улыбкой перебила ее Аделаида. — Печально, что ваша матушка скончалась, мир ее праху! Зато вы уже умеете обращаться с малышами, а Фредерик так хочет детей…
Новобрачная залилась румянцем. Пожилая дама усмотрела в этом смущение, столь естественное для юной девственницы.
Фредерик с любопытством приблизился к ним.
— Что-то замышляете? Наш фотохудожник готов и уже скрылся за черной шторкой! Всем приказано стоять смирно и улыбаться!
Он взял руку Клер и прижал ее к своему атласному вышитому жилету. Многие годы спустя, глядя на эту фотографию, она будет вспоминать пожатие его пальцев, свой страх и желание сбежать.
После начались поздравления. Первым подошел мэр. Он был счастлив, что столько лучших ангумуазских семейств посетили деревню. Одна Жанна, мать покойной Катрин, осталась дома. А вот ее дочка Раймонда прибежала посмотреть на красивые наряды дам и блестящие экипажи.
Доктор Мерсье, радуясь возможности повидаться со своими приятелями из Ангулема, переходил от гостя к гостю.
