Но у дяди сорок лет стажа марш-бросков. Дядя уже как автомат ногами перебирает. Кусты кончились, сосняк молодой. Полегче. Вверх по склону чуть медленнее, не сбиться чтоб.
Наверху встал, сопя. Точно, оттуда дымит. И ведь ни выстрела не слышали. Что ж у них такое? Чтоб Михая без выстрела взять?
Михая не взяли без выстрела. Хотя могли, если б он кому-нибудь понадобился. Михай сидел у тлеющего костра и смотрел в небо. И улыбался. Широкой, безмятежной, счастливой улыбкой. Михаю было хорошо.
— Стоять! — рявкнул Круз щенкам.
Те уже стали сами. У них тоже был нюх. Не крузовский, но верный.
— Михай! — рявкнул Круз в лицо.
Михай чуть двинул уголком рта.
— Михай! Михай! — Круз с маху шлепнул по одной щеке, по другой.
Нащупал болевую точку под челюстью, надавил. Михай улыбался. Круз полез в карман. Так, так… вот. Вытащил ампулу, содрал колпачок. Вогнал иглу в бедро, надавил.
Улыбка чулком сползла с лица. Оно сделалось землистым, серым. И глаза проснулись — в злобу и боль.
Круз чуть успел отпрыгнуть.
— Михай, это я! Это я!
— Не стрелять! — Это щенкам.
— Михай!
Михай замер. Выронил кабар. Посмотрел удивленно.
— Михай, отвечай мне: что случилось? Где Дан? Михай, где Дан?
— Он ушел… — ответил наконец Михай. — Он ушел за час до того, как меня… как мне… Правый за ним пошел, так что не бойтесь.
— Что с тобой, Михай? Что случилось?
— Заяц, — сказал Михай и ткнул пальцем.
Под сосной на клеенке лежал запеченный в глине заяц — без левой задней лапы. В разлом глиняной корки уже пролезли муравьи и сновали туда-сюда, несли клочки по дорожке. А левая нога, наполовину обглоданная, лежала у брошенной Михаем винтовки.
— Михай, как же? Да откуда ты взял его? Ты что, не знаешь, в них счастья, как в скотомогильнике?
— Да я их раньше ел… и ничего, — сказал Михай растерянно. — А этого Хук принес, ну, псина Данова. Он же взял… а у него нюх получше, чем у тебя.
Щенки слушали настороженно. Один подошел, нагнулся над зайцем. Понюхал. И отпрыгнул, оскалившись.
— Слушай, а что теперь? Что? — спросил Михай, стараясь заглянуть Крузу в глаза.
Тот заставил себя повернуться, встретить взгляд.
— Ничего, Михай. Совсем ничего. У меня триста ампул налоксана. Может, еще найдем. Ты выдержишь.
— Я не выдержу, — прошептал Михай. — Это место смерти. Я чувствовал. Мне снилось… я…
— Он — не волк, — сказал вдруг Левый.
— Не волк, — эхом отозвался След.
— Не брат, — прогудел басок Последыша.
— Он — бык, — сказал Левый.
— А ну хватит! — рявкнул Круз. — Он мой!
— Он не выдержал, — сказал Левый укоризненно. — У него в жилах грязь.
— Он на двадцать лет больше прожил, чем ты. Все, баста! Надо Дана искать.
— Зрячий придет сам, — заметил Левый. — За ним не нужно ходить. С ним — Правый.
Но Круз отвечать не стал. Это право первого из щенков, огрызаться, когда говорят старшие. Потому что щенку всегда нужно доказывать, что он первый. Пусть его. Все равно послушается.
— Михай, мне нужно идти. Тут плохое место. Михай, ты меня слышишь?
— Да? — Михай вздрогнул.
— На, держи! — Круз протянул коробку со шприцами. — Коли через четыре часа. Смотри по часам. Точно. Не жди, пока накатит. А сейчас — закопай зайца. Хорошо закопай. И — двигайся. Все время. Винт вычисти, перебери. Ложку вырежи. Понял? Давай!
— Эй, щенки! — повернулся к ним, смотревшим, осклабившись. — Левый со мной идет, а вы лагерь пасете. Левый?
Тот, буркнув под нос, подошел.
— Айда за мной, полста шагов!
Но отойти они не успели и двадцати. По Крузовым ноздрям будто хлестнуло. Почти не думая, Круз выпустил винт, выдрал правой из кобуры пистолет с глушителем, левой — кабар из ножен.
Они появились как тени. Один, двое, трое. Еще один. Неужто вся стая? Днем? Или ярь у них?
Первый прыгнул. Круз крутанулся, полоснул кабаром. И тут же дернуло за ногу. Круз отскочил, нажал. Пистолет толкнул ладонь.
Серый завизжал, забился у ног. И тут…
— Не стрелять! — заорал Круз. — Стой!
Винт Михая грохотнул снова. И зашелся длинной, во весь магазин, очередью. Круз кинулся опрометью. Выскочил на поляну, рыча.
Но было уже поздно. Серые исчезли, как и появились, неслышно. Только в лесу еще повизгивал подстреленный Крузом. А у костра лежал Михай, схватившись за разорванную глотку. Еще вздрагивал, скреб иглицу. Щенки стояли поодаль, с ножами в руках. Чистыми ножами.
