— А где у нас главный трофей, конунг? — под одобрительные возгласы неожиданно встал со своего места Хальвдан, и тяжелые мысли Торбранда мигом унеслись прочь.
Конунг поднял глаза и улыбнулся, прекрасно понимая, что тот имеет в виду далеко не ноутбук, отнятый у контрабандистов. Небрежно сделав знак стоящему у дверей зала трэлю, он выпрямился на своем кресле.
— Ну, так порожните рога, хирдманы! — звонко крикнул Торбранд и еще шире улыбнулся, когда посланный за двери прислужник шустро внес в избу трофейную бутыль, а под крышу рванулся единый радостный вопль. Под прозрачную струю самогона тут же потянулись кружки и рога. Сидящий рядом Рёрик расхохотался, и конунг окончательно выбросил из головы неприятную тему, протягивая свой кубок рабу. Все завтра…
Наполнив поистине великанский рог, слева от Атли из-за стола поднялся широкоплечий детина.
— Сказать хочу, — рявкнул он, и за столами мгновенно притихли, пряча улыбки в бородах. Гигант повернул к конунгу раскрасневшееся от выпитого пива лицо. Голос его, совершенно не вязавшийся с чудовищными мышцами воина, когда тот не кричал, был высок и даже немного гнусав: — Поднимаю этот рог за нашего славного конунга Торбранда, сына Хаскульда, что на землях раумов достойнейший из правителей, победителя турсов и хримтурсов, альвов и свартальвов! Славься, конунг! Кто славит — пьет до дна! Скъёль!
— Скъёль! — многоголосо грянуло в ответ. Великан опрокинул рог, а по избе пронеслась волна, когда из-за столов начали подниматься дружинники, вскидывая руки в приветствии. Конунг тоже встал, поднимая кубок над головой, и цепким взглядом пробежался по лицам, не упустив ни одного.
— Славьтесь, ближники! — И жадно опустошил кубок.
Крепкий напиток ударил по лежавшему на дне пиву, и понеслась гульба… В Раумсдале по-другому не умели.
После этого Михаил неожиданно, словно сам залпом выпил стакан самогона, осел на кровать и погрузился в ледяное небытие.
Сколько прошло времени, Михаил мог определить весьма приблизительно, да и то казалось, что оно замедлилось, словно кто-то руками держал на часах стрелки. После того как прошли видения и кончился неожиданный морок, он просто сидел на кровати, ожидая, пока навалится сон. Но время текло карамелью, рана продолжала пульсировать, а дремота все не приходила.
Где- то в канализации шуршали крысы, за стеной стонали или негромко переговаривались такие же, как и он, пленники.
Миха лег, ворочаясь на жестком тюфяке, и принялся считать овец. Не помогло. Не помогли также выключенная лампа, погружение в медитативное состояние и ритмичное успокаивающее дыхание. Кузнец ворочался, мерил шагами камеру, досконально изучил механизм дверных петель, устройство кровати, схему сборки стула и стола, систему электропроводки, но усталость не приходила.
Тогда он начал усиленно думать, пытаясь до упора загрузить и утомить работой мозг. Думал о странных людях, в дом к которым так неожиданно попал рабом. Вроде русские, но ведут себя как чужаки. Говорят чисто, на Миссионеров даже черты похожей нет, но словно из другого мира. Были, конечно, в лесах сибирских язычники и староверцы, которых после войны как развернуло в мистико-военное русло, так там по сей день и держало, но чтоб подобное… Взявшие его в плен люди были просты, предельно открыты и до безобразия честны со всеми в этом мире силы и жестокости, в который Россия превратилась в двадцать втором веке. Сильные и серьезные, умеющие легко пустить кровь любому, они, в отличие от тех же рейнджеров или сталкеров, одновременно были похожи на хулиганящих детей, случайно наделенных властью. Подобное соседство некой наивности восприятия окружающего с бесчеловечностью ко всему, что лежало за стенами их борга, приводило подземника в замешательство.
Викинги были совершенно не похожи ни на одно из многочисленных формирований сибирских или даже российских земель, будь то хоть анклавы Светящихся, берлоги отродьев, передвижные лагеря бродяжников, вольницу или систему Убежищ. И это не говоря уже про колхозы или уцелевшие Города, вроде Новосибирска. Может, только на военизированные братства Миссионеров, но только там все более по-армейски, что ли…
