— Берегитесь! — воскликнул я как можно громче и убедительней, хотя сердце мое сжималось при одном взгляде на эти зверские рожи, смотревшие на меня и, в то же время, избегавшие моих взглядов. — Берегитесь, что вы делаете? Мы такие же католики, как и вы, и добрые сыны церкви. Мы верные подданные! Да здравствует король, господа! Боже, храни короля! — И при этом я ударил шпагой по баррикаде так, что сталь зазвенела.
— Кричи: «Да здравствует месса!», — раздался голос из толпы.
— Конечно, господа! — вежливо отвечал я. — От всего сердца! Да здравствует месса! Да здравствует месса!
Это поставило мясника, к счастью еще трезвого, в затруднение. Он не предвидел ничего подобного и выпучил на нас глаза с таким изумлением, словно бык, которого он только что собирался ударить обухом по голове, вдруг открыл рот и заговорил.
(Позже оказалось, что в числе убитых толпою было и несколько католиков, но, как обнаружилось впоследствии, причиною их смерти была личная месть. За исключением этих случаев, крик «Vive la messe!» обыкновенно вынуждал пощаду, особенно вначале, когда толпа еще не вполне сознавала предоставленное ей право на убийство, и люди еще не совсем опьянели от пролитой крови.)
Заметив колебания на лицах членов шайки, на вопрос, кто мы такие, я отвечал уже более смело:
— Я Ан де Кайлю — племянник виконта де Кайлю, королевского губернатора Байоны и Ландов! А они, — продолжал я гордо, — мои братья. Вы ответите, господа, если прикоснетесь к нам. Виконт жестоко отомстит за малейшее насилие над нами.
До сих пор вижу то глупое изумление, то приниженное зверство, что выразилось на этих, с позволения сказать, лицах. Как ни были грубы и тупы эти люди, слова мои произвели на них впечатление; они уже колебались, и настрой толпы изменялся в нашу пользу, когда кто-то закричал сзади:
— Проклятые щенки! Выбросите их за окно!
Голос послышался из самого темного угла комнаты — близ закрытого ставнями окна. Бросив в ту сторону мимолетный взгляд, я смог едва различить худощавую фигуру в длинном плаще и в маске, по виду напоминавшую женщину, и около ее — двух здоровенных парней, причем все они держались в стороне от других.
Говоривший был смелее других, находясь в самом конце комнаты, а, между тем, передовые обнаруживали меньше решимости.
Нас было только трое и, конечно, мы были бы смяты при первом же натиске вместе с нашей баррикадой, но, все же, с нами нужно было считаться. Аркебуз Круазета с его горящим фитилем, заряженный несколькими порциями свинца — весьма серьезное оружие: с расстояния в пять шагов, разбрасывая свой заряд, он мог нанести весьма тяжелые раны. Многие из присутствующих, и особенно их предводитель, сознавали это очень хорошо. Возможность быть убитыми в нападении, в виду ожидаемого грабежа, была для них не особенно приятна. Кроме того, большинство все же помнило, что оставалось множество гугенотов, которых можно было безнаказанно убивать и грабить, так к чему же резать горло католикам, да еще попасть из-за этого в беду; к чему рисковать быть вздернутым на Монфонконе 19 из-за пустой фантазии, или возбуждать из-за пустяков неудовольствие такого влиятельного человека как виконт де Кайлю…
В этот самый критический для нас момент тот же голос из угла напомнил им главную цель:
— Паван! Где Паван?
— А! — подхватил мясник, поплевав при этом на руки, чтобы покрепче ухватить свою секиру. — Подавайте сюда эту собаку-еретика, и тогда убирайтесь! Ведите нас к нему!
— Паван? — отвечал я спокойно, но при этом не мог оторвать глаз от сверкавшего в его руках металла. — Его здесь нет!
— Это ложь! Он прячется в комнате позади вас! — воскликнул тот же голос. — Выдавайте его!
— Да, выдавайте его! — повторил человек с секирой почти добродушно. — Или вам плохо будет. Пустите нас к нему и убирайтесь.
В толпе послышались ропот и крики «Смерть гугенотам!», «Да здравствует Лорен!», показывавшие, что не все одобряли сделанное нам снисхождение.
— Берегитесь, господа, берегитесь, — продолжал я настаивать. — Я клянусь, что его здесь нет. Я клянусь в этом, слышите ли?
Рев нетерпения и движение в толпе, словно собиравшейся уже броситься на нас, заставили меня прекратить дальнейшие переговоры.
