— Я должен его видеть, — твердо отвечал я, будучи готов рассказать ей все, но близко стоявший монах мог расслышать мои слова, а я составил себе слишком неблагоприятное мнение о нем, чтобы решиться на это.
— Вам нужно видеть мсье де Паван? — повторила она, вглядываясь в меня все пристальнее.
— Это необходимо, — отвечал я решительно.
— В таком случае вы его увидите. Именно я хочу пособить вам в этом. Видите ли, его нет здесь теперь, вот в чем дело. Он оставил свой дом вечером в поисках жены и, по словам коадъютора, переправился на другую сторону реки, в Сент-Жерменское предместье. Между тем необходимо, чтобы к рассвету он был здесь, понимаете ли, к рассвету.
— Уверены ли вы, что его нет здесь? — переспросил я, сознавая, что все ожидания разлетелись прахом.
— Вполне, — быстро отвечала она. — Ваши братья уже убедились в этом. Слушайте, мсье де Кайлю, Паван должен быть здесь к рассвету не только ради жены, снедаемой беспокойством, но и…
— Я знаю! — воскликнул я, прерывая ее. — Также и ради себя. Жизни его грозит опасность!
Пораженная этими словами, она быстро обернулась, и мы оба быстро взглянули на монаха. Мне показалось, что мы поняли друг друга.
— Это верно, — продолжила она вполголоса, — я также хочу спасти его, но мне известно, что в безопасности он будет только здесь. Только здесь, вы понимаете меня! Он должен быть доставлен сюда до рассвета, мсье де Кайлю. Это необходимо! — воскликнула она, и выражение суровой решимости появилось на ее чудном лице. — Коадъютор не может ехать за ним. Также не могу и я. Единственный человек, который может спасти его — это вы. Не следует терять ни одной минуты!
При последних словах она повернулась в том направлении, откуда мы пришли, продолжая опираться на мою руку, и я, полный сомнения и нерешительности, последовал за нею.
Мысли мои совершенно спутались. Я не сознавал своего положения, мне хотелось прежде всего войти в дом и посоветоваться с Мари и Круазетом, но все это так быстро случилось, и время, по ее словам было так дорого, и мне, увлекающемуся юноше, было так трудно отказать ей в чем-либо, когда она смотрела с умоляющим выражением столь прекрасных глаз… Я только смог проговорить запинаясь:
— Но я совсем не знаю Парижа… Я, пожалуй, не найду дороги, теперь ведь ночь.
Она отпустила мою руку и остановилась:
— Ночь! — воскликнула она с презрением в голосе. — Я считала вас не мальчиком, а мужчиной! Вы боитесь?
— Боюсь? — отвечал я, оскорбленный до глубины души. — Кайлю никогда не боятся!
— В таком случае я могу показать вам дорогу, если все затруднение в этом. Идемте, здесь надо свернуть… Войдите на минуту сюда, — продолжала она, останавливаясь у дверей высокого большого дома, стоявшего на улице, показавшейся мне чище и внушительнее виденных мною до сих пор. — И я передам вам необходимые сведения, а также расскажу дорогу.
Произнеся эти слова, она три раза дернула за шнурок колокольчика. Едва замер его серебристый звон, дверь тихо отворилась, пропуская нас в узкую прихожую. Никто не встречал нас. На большом ящике горела свеча в разукрашенном шандале. Мадам д'О взяла ее и, приказав мне следовать за нею, стала подниматься по лестнице. Наверху мы вошли в комнату, какой мне еще не приходилось видеть: гостиную и спальню одновременно. Стены были обиты богатым синим шелком и освещались лампами, скрытыми в цветных шарах из венецианского стекла и разливавшими нежный полусвет, а в воздухе носился легкий запах кедрового дерева. В изящной корзинке у камина лежали маленькие щенки.
Повсюду царил какой-то изящный беспорядок: на одном из столиков стояла открытая шкатулка с драгоценностями, на другом была брошена кружевная накидка, несколько масок и веер. Я также обратил внимание на разукрашенный драгоценными камнями хлыстик и кинжал с серебряною рукоятью висевшие на стене. Но что меня особенно поразило, я заметил за дверями шпагу в черных ножнах и мужскую перчатку…
Не останавливаясь ни на мгновение, мадам д'О подошла к шкатулке и вынула из нее массивный золотой перстень с печатью. Протянув его мне, она проговорила с внезапным напускным равнодушием, едва обернувшись ко мне:
