— Арман, — промолвил он спокойно слуге, — эти господа не желают ужинать вместе со мной. Накрой им на другом конце стола.
Человек состоит из противоречий. Увидев, что мои слова подействовали на Видама, я уже раскаивался в своем поступке и даже с неохотой последовал за слугою на противоположный конец стола. Теперь к ненависти, которую несомненно внушил мне Видам, примешивалось еще другое чувство, похожее на удивление, зародившееся вероятно в тот момент, когда его жизнь была в моих руках, и он не обнаружил при этом никакого колебания.
Ели мы в молчании, лишь Круазет, схватив мою руку под столом, просил меня не судить его слишком строго. На другом же конце стола шел оживленный разговор, но из долетавших до нас обрывков фраз я мог только заключить, что духовник старался внушить своему хозяину преимущество известного образа действий, с которыми последний не хотел согласиться. Неожиданно Безер повысил голос.
— У меня своя цель, — гневно воскликнул он с проклятием, на которое священник ничего не возразил, — и я буду служить ей! Далее этого я не пойду. У вас своя задача. Хорошо, служите же ей, но не толкуйте мне о святом деле! Святое дело?! Пусть оно провалится к черту!.. У меня своя цель, также как у вас с мсье Гизом свои цели. И вы меня не убедите, что есть какое-то другое, более важное дело, которому вы служите!
— Дело короля? — сказал монах с кислою улыбкой.
— Скажите лучше «дело итальянки», — отвечал презрительно Безер, подразумевая вероятно королеву-мать — Катерину де Медичи.
— Дело церкви, наконец? — настаивал духовник.
— Церкви? Это ваше, мой друг! — сказал Безер, фамильярно похлопывая по груди собеседника, торопливо крестившегося в это время. — Церкви? — продолжал он. — Нет, нет, мой друг. Вот что я вам скажу: вы хотите, чтобы я пособил вам избавиться от пугала и предлагаете свою помощь в борьбе с моим… Тогда, говорите вы, над нами никого не останется. Но поймите вы наконец, — тут Безер стукнул кулаком по столу, — я не допущу, господин церковник, чтобы кто-нибудь вмешивался в мои дела! Никого, слышите ли?! Ваше же дело меня совсем не касается. Теперь вам ясно?
Рука священника, подносившего к губам бокал, задрожала, но он не промолвил ни слова. Видам же, увидав, что мы завершили ужин, встал с места. Лицо его было мрачно.
— Арман! — закричал он. — Проведи этих господ в их комнату. Ты понял?
Мы церемонно ответили на его поклон. Монах при этом не обратил на нас никакого внимания, и мы последовали за слугою в отведенную нам комнату. Когда мы шли по длинному коридору, а затем поднимались по крутой лестнице, нам стало ясно, что всякое сопротивление теперь будет бесполезно.
При нашем приближении по обеим сторонам коридора приоткрывались двери, из которых выглядывали вооруженные люди в кирасах. Нас преследовал звон оружия и людской говор, а из открытых окон со двора доносилось бряцание уздечек и удары лошадиных копыт по камням мостовой. Дом видимо являл собой временную крепость. Все это поражало меня. Разве это происходило не в Париже, с его ночною стражей и крепкими воротами? Разве не пугает этих людей краткость августовской ночи? Даже в самом уединенном замке Керси, в военное время и в глухую зимнюю ночь вряд ли можно было встретить столько вооруженных мушкетами и пиками людей.
Естественно все это усиливало наши, а в особенности Круазета, подозрения. Когда мы поднимались по упомянутой мною узкой лестнице, я услыхал, что он замедлил шаг, а затем быстро побежал назад. В недоумении я бросился за ним. Сбежав вниз я оглянулся: Мари со слугой остановились в нерешительности, и я слышал, как последний требовал, чтобы мы вернулись. Тем временем Круазет уже был в конце коридора. Успокоив жестом нашего провожатого, я поспешил к брату, но мне преградил было дорогу какой-то человек, возникший передо мной из внезапно открытой двери. Он слышал наши торопливые шаги и теперь подозрительно смотрел на меня, но вскоре, пробормотав что-то, пропустил. Я побежал далее и очутился в дверях той комнаты, где мы ужинали. Тут я застыл словно пригвожденный к месту, ибо увидел сцену, потрясшую меня до глубины души, и лишь гордость не позволила мне принять участие в том, что я увидел.
