— Ребята, назад! — пересекшимся от невыносимого смятения голосом остановил Сидоренко. Он побледнел и посерел, как полотно.
Но было уже поздно. Со средины улицы к ним быстро бежали четыре черных от загара солдата. Увидев это, китаец, который вел в Гоминдан, вильнул в сторону, как тень, как рыба в мутную глубь водяных просторов, — и мгновенно затерялся, исчез в толпе.
Солдаты подскочили и окружили летчика и Нездыймишапку. Они что-то кричали, свирепо скаля желтые крупные зубы, и тыкали пальцами в грудь задержанных.
Летчик пробовал показать им заграничные паспорта, но они на них почти и не взглянули, знаками приказали повернуться направо и повели с Нанкин-род в какую-то боковую улицу.
Летчик был ошеломлен и потрясен. Он сердито взглянул на Антошку:
— Дернула нас нелегкая самим влезть в пасть к этим контр-революционерам!
Хуже всего было то, что солдаты вели куда-то далеко от центра города, на глухую окраину, по необычайно грязным и мрачным переулкам. Наконец, они остановились у низкого каменного дома и, посовещавшись между собой, ввели путешественников во двор. Двор был узкий, тесный, заваленный мусором. В задней его стороне, примыкавшей к густо застроенным ветхим складам, тяжелыми кирпичными боками таращился какой-то дикий сарай. Солдаты втолкнули туда арестованных, заложили дверь толстым засовом и заперли на замок.
Потом слышны были их удалявшиеся шаги и довольный, хвастливый разговор.
— Что же это? — растерянно заметался Микола, и в голосе его зазвенели слезы.
Летчик нервно кусал себе губы и волновался больше всех, потому что, как взрослый, острее всех понимал весь ужас грозившей опасности.
Антошка бессильно опустился на землю и окаменело застыл, чувствуя себя главным виновником нелепого происшествия.
Лишь Нездыймишапка казался несколько спокойнее других.
— Ребята, — зашептал он, — там, на улице, когда нас загоняли во двор, я видел на противоположной стороне того китайчугу, который хотел проводить нас в Гоминдан.
— Ну?..
— И вот мне показалось, будто он…
— Что?..
— Сделал какой-то знак…
— Кому? Солдатам?
— Нет, нам.
— Какой знак?
— Нельзя объяснить: произошло это неуловимо быстро. Но я понял так: «Не робейте. Мы вам поможем…»
— Чорта с два помогут, — безнадежно выдохнул летчик. — Чем они нам в этой крысоловке помогут?..
Никто ему не ответил. Мысли всех были спутаны и подавлены.
— А где у тебя эта злосчастная записка? — спросили Антошку.
— У китайца осталась…
Так в неизвестности и волнении прошло, вероятно, больше двух часов.
Вдруг в одном углу сарая, под старой трухлявой соломой, послышался шорох. Сначала робкий и нерешительный, шорох этот постепенно все увеличивался и возрастал.
— Мыши проклятые… — поежился брезгливо Микола.
— Не мыши, а крысы, — поправил Нездыймишапка. — Ишь, как орудуют. Их тут, наверно, сила.
— Дай-ка я их поленом каким-нибудь садану, — воинственно поднялся Микола, ища глазами, чем бы можно было швырнуть в сторону шума.
Но в этот момент совершенно неожиданно оттуда раздался торопливый, приглушенный шопот:
— Дыруг!.. Жуков!.. Син моя дыруг…
Антошка вздрогнул, вскочил, будто его внезапно ударила молния. Он кинулся в угол и ахнул: там из-под соломы, из узкой подкопанной под стеной норы выглядывала голова Ли-Чана.
— Скоро, дыруг! Иди… Вида!..
Через несколько секунд летчик, Нездыймишапка и Микола с лихорадочной поспешностью скрылись в норе вслед за Антошкой и китайцем.
