Стоит заметить, что среди будущих участников восстания были и фанатики, горевшие желанием отомстить за страдания народа и убежденные, что на силу нужно отвечать только силой, и просто «рисковые» молодые люди, жаждавшие открытой схватки с властью и верившие в свою счастливую звезду. Были и такие, кто поддался настроению минуты и шел на баррикады из чувства солидарности с товарищами или любимыми людьми. Были, наконец, среди повстанцев и просто дисциплинированные члены революционных партий, не привыкшие рефлексировать над приказами партийного центра. Московские власти также не располагали большими резервами. В их распоряжении были 15-тысячный гарнизон и около 2 тысяч полицейских, но лишь примерно десятая (!) часть войск считалась надежной. Как докладывал царю адмирал Ф.В. Дубасов, незадолго до того назначенный московским генерал-губернатором, в первые дни восстания он мог полагаться только на 1 350 штыков (главным образом кавалерию — драгун и казаков). Как сам Дубасов, так и московский градоначальник барон Г.П. Медем еще до начала восстания неоднократно обращались в Петербург к министру внутренних дел П.Н. Дурново и командующему округом великому князю Николаю Николаевичу с просьбой о присылке дополнительных подразделений, но неизменно получали отказ. Масштабы происходящего правительству поначалу не были ясны, а опыт октябрьской забастовки заставлял опасаться, что основные волнения произойдут именно в Петербурге. Неудивительно, что московская администрация оказалась в очень сложном положении. Впрочем, и революционеры, и власть имели лишь самое приблизительное представление о силах друг друга и поначалу действовали, скорее, «на ощупь», методом проб и ошибок.
Что же касается основной массы жителей города, то предшествовавшие месяцы революции и годы глухого недовольства правительственной политикой заставляли москвичей сочувственно относиться к тому, что оценивалось многими из них как массовый протест против угнетения и несправедливости. Не нужно забывать, что в 1905 году россияне еще очень плохо представляли себе, что такое гражданская война. Может быть, поэтому в стране не нашлось ни одной политической или социальной силы, которая попыталась бы остановить приближавшуюся бойню.
«Точно праздник…»
Непосредственное решение о начале всеобщей политической стачки принял на заседании 6 декабря Московский Совет рабочих депутатов по инициативе местных комитетов РСДРП и эсеров, подчеркнув при этом, что надо «стремиться перевести ее в вооруженное восстание».
С середины дня 7 декабря город с более чем миллионным населением начал на глазах менять свой привычный вид. Остановились крупнейшие предприятия, прекратилась подача электроэнергии, встали трамваи, один за другим закрывались магазины, с прилавков которых москвичи буквально сметали все продукты. На всякий случай запасались также водой, керосином, свечами. Перестало работать и большинство московских учреждений, прекратился выпуск газет, кроме «Известий Московского Совета» (в дальнейшем отсутствие газет способствовало массовому распространению разнообразных слухов и панических настроений). Закрылись театры и школы. Было почти полностью парализовано железнодорожное сообщение (функционировала только Николаевская дорога до СанктПетербурга, да и то лишь потому, что ее обслуживали солдаты). С 4 часов дня город погружался в темноту, поскольку Совет запретил фонарщикам зажигать фонари, многие из которых были к тому же разбиты. Оставлены действующими были только газовые и водопроводные сети из опасения, что они могут выйти из строя.
В первый день всеобщей забастовки атмосфера в городе была относительно спокойной: «ни запаха пороха, ни крови». Несмотря на обилие угрожающих внешних признаков, настроение москвичей было, скорее, бодрое и радостное. «Точно праздник. Везде массы народу, рабочие гуляют веселой толпой с красными флагами, — записала в дневнике графиня Е.Л. Камаровская. — Масса молодежи! То и дело слышно: «Товарищи, всеобщая забастовка!» Таким образом, точно поздравляют всех с самой большой радостью… Ворота закрыты, нижние окна — забиты, город точно вымер, а взгляните на улицу — она живет деятельно, оживленно». По словам приехавшего в этот день в Москву А.М. Горького, «в отношении войска в публике наблюдается некоторое юмористическое добродушие»: «Чего же вы — стрелять в нас хотите?» — спрашивают солдаты, усмехаясь. — «А вы?» — «Нам неохота». — «Ну и хорошо». — «А вы чего бунтуете?» — «Мы — смирно…»
