— Это храмовая икона Пантелеймона с житием, — частил Вадим. — Он был врачом, Пантелеймон, жил в в Никодимии, сейчас это место в Турции. Его мучили за веру, но у врагов долго не получалось умертвить Пантелеймона. В море топили — не тонет, четвертовали — колесо разломалось, и на костре он не сгорел. Икона хорошая, в традициях новгородской школы: фигура вытянутая, стройная, что создает впечатление величия.
В этом же храме перед алтарем висит огромная люстра, паникадило по-церковному. На особо торжественных службах наш пономарь медленно вращает и раскачивает люстру, и тогда отблески свечей скользят по золоту царских врат и окладам икон, фигуры на фресках и лики святых оживают, движутся, меняются в зависимости от освещения.
— В этом есть какой-то скрытый смысл, — улыбается Вадим, — но мне он неведом.
В другой церкви к иконе Святого Пантелеймона подвешены серебряные изображения руки, глаза, ноги. Раньше была такая традиция — подносить святому дары, в зависимости от того, что он помог исцелить.
Помимо старинных и чудотворных икон, в монастыре сохраняются многочисленные мощи святых угодников: глава Святого Пантелеймона, частицы мощей Иоанна Предтечи, апостолов Петра, Андрея, Луки, Филиппа, Фомы, Варфоломея и Варнавы, великомучеников и бессребреников, афонских исповедников и подвижников. Мощи заключены в серебряные, тонкой работы, оклады и выставлены под стеклом для поклонения. Считается, что они излучают чудодейственную силу, поэтому верующие прикладываются к ним, освящают на них свои крестики и иконки.
За соборным храмом монастыря есть небольшой садик, где растут мандарины, персики, черешни. Сразу за ним высится громада гостиничного корпуса, так называемый Фондовик. В прошлом веке, когда число паломников исчислялось тысячами, был построен этот корпус с кельями побогаче и попроще — в зависимости от достатка паломника. Недавно он выгорел изнутри, и теперь оконные проемы зияют пустотой, как после бомбежки. Рассказывают, что огонь шел верхом, угрожая библиотечному зданию, но перед самой библиотекой остановился, как заговоренный.
Когда пожар ликвидировали, обнаружили еще одно удивительное явление. Старая маслина у стены Фондовика, выросшая, по преданию, из косточки с того дерева, под которым казнили великомученика Лазаря, — это корявая маслина осталась цела, огонь не взял ее.
В урочное время паром не пришел. Но волна успокаивалась. Оставалось надеяться и ждать. Захватив с собой сумку, я решил напоследок обойти монастырские постройки.
Длинное здание на берегу оказалось складом, в его кованые, заросшие травой ворота вели рельсы с причала — для вагонеток с грузами. Я припомнил, что во второй половине прошлого века, в пору наивысшего расцвета обители, здесь постоянно проживало две тысячи монахов и около тысячи рабочих. Только усилием воображения можно было представить себе, какая бурная жизнь кипела тогда на этих берегах. Теперь же только ветер гуляет в провалах окон.
По выбеленным дождями ступеням лестницы я взобрался на дощатые мостки, над которыми висят колокола с подвязанными языками. Вчера, перед началом всенощной пономарь благовестил, не поднимаясь на мостки. Стоя внизу, он дергал за толстую веревку, и большой колокол отзывался мерным гудением. Теперь я получил возможность рассмотреть этот колокол во всей красе. Из затейливой вязи вдоль обода узнал, что лит он был в Москве мастером Акимом Воробьевым на заводе потомственного почетного гражданина Андрея Дмитриевича Сангина, а весу в нем 818 пудов и 10 фунтов, то есть больше 13 тонн. Его меньшие собратья изготовлены в Ярославле и Ростове-на-Дону.
Следуя указанию стрелки, побывал в монастырской лавке, где продаются изделия местных промыслов — печатные иконы, серебряные крестики и распятия, ладан, четки, открытки, жития святых угодников. Монах Исидор угостил меня чаем с лукумом, после чего отвел в лавку. Торговал он, как заправский купец, поощряя покупку заезжего человека скидками и мелкими дарами. А на мою просьбу сфотографировать его ответил с ласковой улыбкой: «Не было мне на это благословения», что означало отказ.
