В них перечисляется множество золотых и серебряных предметов, но я ищу в описях совсем иное — саблю Пожарского и палаш Скопина-Шуйского. Что-то не нахожу их. Наконец-то... Как же я их пропустил? Да потому пропустил, что записаны они были распространенным в те годы военным термином: «шашки с камнями — 2». Поначалу не поймешь, что это и есть сабля Пожарского и палаш Скопина-Шуйского. «Шашки» — и все!
В архивах нашлись и свидетельские показания людей, которые присутствовали при обыске и составлении актов. Так, Касьян Матвеевич Амосов, бывший монастырский ризничий, показывает, что «в числе собранных ценностей были сабля и палаш, которые являлись вкладами Пожарского и Минина». Он, видимо, по инерции приводит фамилию Минина и не совсем точно называет, от кого вещи были переданы в монастырь. Ну да ладно... Другой очевидец — Иван Александрович Долгарев сообщил, что среди вывозимых в Архангельск вещей «видел он и шашки».
Эти показания сохранились благодаря... ведомственной неувязке, вполне простительной в то сложное время. Дело в том, что в августе 1922 года на Соловки прибыли из Петрограда представители Главмузея Наркомпроса Ф. Каликин и Н. Мошков и узнали о вывозе наиболее значительных ценностей монастырской ризницы. Кто вывез, куда? — они не знали. Из Главмузея в Архангельский губисполком последовало, естественно, распоряжение: разобраться. На Соловки направляется специальная следственная комиссия. Тогда-то и опрашиваются названные мною свидетели. И, обратите внимание, Главмузей прежде всего интересовался саблей Пожарского и палашом Скопина-Шуйского.
В конце концов все выяснилось. Нашелся в архиве документ: «Об отправлении в Москву церковных ценностей, изъятых из бывшего Соловецкого монастыря.
Начальнику станции Архангельск-пристань.
Президиум Архангельского губисполкома просит не отказать в Вашем распоряжении к беспрепятственной погрузке в служебный вагон № 1 отходящего из Архангельска 10 февраля с. г. пассажирского поезда трех ящиков, содержащих в себе церковные ценности, отправляемые в Москву. Кроме того, просьба оказать содействие к посадке в вагон лиц, конвоируемых указанные ценности». Документ от 9 февраля 1923 года, подписан председателем и секретарем губисполкома.
В этих ящиках не было сабли Пожарского и палаша Скопина-Шуйского, но я привожу этот редкий, никогда не публиковавшийся документ, так как он показывает, что, помимо интересующих нас исторических реликвий, в Москву привезли много иных соловецких художественных достопримечательностей.
Но как, вместе с чем поступили в Москву сабля и палаш? Долго я пытался это установить. Наконец мне повезло, и в Центральном государственном архиве РСФСР обнаружил документ, который как будто бы отвечал на мой вопрос. В бумаге, относящейся, вероятно, к концу 1920 — началу 1921 года, говорилось, что из ризницы Соловецкого монастыря конфискованы и отправлены в Москву 93 золотых и 84 серебряных предмета, 384 бриллианта. Вероятнее всего, это было то, что отыскали Тетерин и Павлов.
Но ведь здесь не указаны сабля и палаш? Верно. Напомню, что сабля и палаш находились «в серебряной с золочением оправою, украшенной жемчугом, бирюзою и другими драгоценными каменьями». Список, похоже, составляли архангельские банковские работники, которые указали лишь их материальную ценность. О какой-то исторической их значимости они, наверное, не подумали.
Уверен, что в этом списке находились сабля и палаш. Но где они находились в Москве, пока не поступили в Исторический музей, увы, неизвестно.
А ведь эти две «шашки с камнями» могли бы до нас не дойти... Если бы в августе 1920 года чекисты не обнаружили монастырские тайники, то саблю и палаш наверняка тайком вывезли бы с острова, и они сгинули бы навсегда. А не случись этого, вряд ли уцелели бы они в трагический день 26 мая 1923 года, когда в монастыре случился страшный пожар, в огне которого погибло много художественных и иных вещей.
Такова эта история — пока еще схематичная, со многими неясностями.
Евграф Кончин
