В узкой долине Нила деревни отступают от полей, сберегая драгоценную землю для обработки, и жмутся к пустыне. Но пустыня — чужой, враждебный мир. Там живут злые духи-ифриты, там можно устроить кладбище. Феллах не любит пустыни и не пойдет туда.
Дом феллаха
Начинать знакомство с деревней нужно с кофейни.
Мы остановили машину около нескольких столиков с колченогими стульями под навесом из сухих пальмовых листьев. Рядом на примусах готовили кофе и булькали чайники, мелькали фигурки на экране телевизора. Мы заказали по чашечке кофе, но заплатить за него нам так и не удалось. «За все уже уплачено»,— сказал с улыбкой разносчик, и из-за соседних столиков приветливо помахали руками крестьяне. Скоро завязалась беседа, и нам стало ясно, что в наши дни кофейня становится не только родом клуба, но и центром, где создается общественное мнение, которое может совпадать, а может и расходиться с общественным мнением, формируемым традициями, стариками, имамами или муэдзинами, старостой-омдой.
У мечети, на площади, обычно располагается деревенский базар. Торгуют скотом и мясом, гончарными изделиями и сахарным тростником, корзинами и горшками, домашним сыром и маслом. Сапожник тут же шьет сандалии, а цирюльник бреет своих клиентов. Но прошли навсегда времена изоляции Египта от мирового рынка. На базарах захолустных деревень найдешь не только велосипеды или яркие ткани, но и транзисторы из Гонконга, южнокорейские батарейки и электрические фонарики. Ревут мотоциклы, урчат грузовики, заглушая крики ослов или недовольное ворчание верблюдов.
Чтобы понять жизнь феллаха, нужно переступить порог его жилища. Мир феллаха оставался, да, пожалуй, и сейчас остается чуждым и враждебным городскому интеллигенту, книгой на непонятном языке, которую он редко может правильно прочитать. Возьмем хотя бы роман «Возвращение духа» Тауфика аль-Хакима, ставший на полку египетской классики.
«Он увидел маленький дворик, наполовину прикрытый навесом из стеблей хлопчатника и высушенного навоза, и в глубине его небольшую комнатку,— читаем мы.— Дверь комнатки была тоже открыта. Мухсин окинул взглядом то, что в ней было, и увидел зрелище, которого не забудет. Эта комнатка служила хозяевам дома спальней — в ней была печь, на которой лежали циновка и несколько одеял. В углу комнаты Мухсин увидел корову, перед которой была брошена охапка клевера, между ее задними ногами стоял красивый теленок-сосунок, тянувшийся к ее вымени. Больше всего поразило Мухсина то, что рядом с этим сосунком-теленком он увидел грудного младенца, вероятно, сына хозяина, который отталкивал и отпихивал теленка от вымени коровы. А корова стояла спокойно и неподвижно, не препятствуя ни тому, ни другому и как будто не оказывая предпочтения никому. Казалось, что они оба — и теленок и младенец — ее дети».
«Западник» по своей культуре, либерал по политическим убеждениям, маститый писатель решил в дни молодости окунуться в гущу собственного народа. Сделав это, он скорее всего ужаснулся, но, подавляя испуг и разочарование, умилился и нарисовал всем своим художественным воображением идеальный образ феллаха — эдакий нерасплескавшийся сосуд всяческих добродетелей, хотя некоторым позднейшим его произведениям, посвященным деревне, не откажешь в реализме. Читая «Возвращение духа» Тауфика аль-Хакима, невольно вспоминаешь горькие слова человека, познавшего и понявшего феллаха как никто другой,— А. Аиру:
«Берясь за темы «земледелец» и «красота полей», смешивая крестьянина с пейзажем, поэты и художники всех времен... способствовали приукрашиванию сельской действительности. Они нарисовали прекрасные фрески, но в то же время приучили нас видеть в крестьянской жизни лишь живописные и сентиментальные ее стороны, принимать картину за действительность. «Священный жест сеятеля» обычно скрывал от нас самого сеятеля».
Прямо из деревенской кофейни молодой крестьянин пригласил нас к себе домой. Его жилище состояло из одной комнаты, где на жаровне готовят пищу, а дым выходит через отверстие в потолке. Здесь же — постели, и здесь же домашний скот, общение ребенка с которым так умилило героя аль-Хакима почти полсотни лет назад. Пол в жилище — утрамбованная земля. Имущество составляли кастрюли, примус, жаровня, низкий столик, глиняные кувшины, кусочек зеркала, деревянный сундук.
