Х
утор готовился к празднику, веселыми заплатами светились в пообветшавпшх за зиму оградах и крылечках свежие доски; дырявились ведра под дымокуры, у которых под белесый чад корья и трутовиков присядут соседки перекинуться словечком, на обочине единственной улицы увядали вырубленные лопатами лопухи. Только хата Василия Александровича Анохина, старого егеря и волчатника, встречала весну необновленной: хозяин собирался на охоту.
— Мы уж немало сидели вместе за этим столом, — говорит Анохин, — а гляжу, не вытанцовывается еще на бумаге волчье жизнеописание. Да ведь на то он и волк. — Голос егеря мягчает. — Лобастая умница!
Василий Александрович достает из комода знакомую мне папку с документами, вырезками из газет и журналов, открывает ее, не без лукавства поглядывая в мою сторону. Дескать, доставать, что обо мне написано, или за простым разговором вечерок скоротаем?
Глубокие борозды у рта изломали тугое прежде лицо Василия Александровича, и теперь редкая улыбка не увязнет в них. Но в верхней части лица в сеточку морщин оправлены ясные глаза, как два осколочка пронзительно-чистого, теплого еще неба предзимья...
— Вообще-то написанное и через решето не протечет, — не гася улыбки, неожиданно заявляет егерь. — Потерпим со чтением. Дай с разговором повременим. Пошли к Хопру.
Низами хуторских огородов выходим к пойме заповедной речки. Через мокрые низины ее, через тальник долго добираемся до Хопра. Устраиваемся на комле выбеленной последним ледоходом ветлы. Разговор заходит о волке.
— Сразу после войны, — начал Василий Александрович, — в наших негустых лесах да логах волка страсть сколько было. Видно, бок столкнули серого с места. А после стал он редеть. Частью откочевала прежние места, частью был выбит. После войны-то тяжело приходилось, каждая овечка на строжайшем учете в хозяйстве была. На волка поэтому и с самолетов охотились, и так, пешим порядком. Подыстребили серого. Это позднее у него защитники нашлись. Побогаче жить стали, волчий прижим и поослаб. Дело до того дошло, что соседский парнишка-школьник как-то подошел на улице, спросил: «В районке писали, что вы двести пятьдесят волков убили?» — «Убил», — говорю. А он мне горько так. «И не стыдно вам, дяденька Василий?» А сам чуть не плачет. Так ему этого зверя жалко. Парнишку понимаю. Я ведь и сам на волков зла не таю. Обидно только за крайности, в которые впадают из-за них люди. Я вот почти сорок лет на волчьей, что называется, работе. В бумажках из центра да и в разговорах хуторских за это время разное было: то «охраняйте», то «истребляйте». Парнишку одна из таких волн и накрыла.
Василий Александрович достал из бокового кармана пиджака плотный пакетик бумаги, аккуратно развернул его на бревнышке. На сдвоенном листе, вырванном из школьной тетради, был вычерчен график, а под ним в потертостях и сгибах угадывались записи каких-то расчетов.
— Я тут вот после разговора с парнишкой над бумагой не один вечер скоротал. Подсчитал, что от пары волков может за десять лет распространиться три тысячи четыреста двадцать серолобых. А подсчеты свои довел я до двадцатилетнего срока. Показываю нашим сотрудникам, а они только посмеиваются: «Кому что, а Александрычу волки снятся».
Старый егерь склоняется над листком, подчеркивает ногтем запись — «40%».
— Вот столько я дал при расчетах на естественный отход. Но, верно, с большим превышением. Ведь павшего волка в природе мне не довелось увидеть ни разу. Стойкий зверь, цепкий, живучий. Цифры мои, конечно, можно качнуть и в ту, и в другую сторону. Но куда бы ни качнули — соглашусь. Для меня ведь важно главное — подходящую численность волка точно определить и строго контролировать ее...
Прозябнув на свежих хоперских ветрах, мы молча возвращались к дому. А сверху, сквозь зеленые дымы пойменных талов, падали в сумерках на обильные озера шалые селезни. Ударится такой красавец неподалеку — не скрадут мокрые кусты шелеста волны из-под птицы. И кажется, закипает под разгоряченным самцом темная холстина воды.
Дома старый егерь приносит из кухоньки чайник. Достает сотовый мед. Ломает восковые плиты над глубокой тарелкой: будто окна в летние луга распахиваются...
