— Она у нас последняя, — говорит Плаутин.
Все выжидательно смотрят на капитана. Чириков молчит, думает. Решать ему одному.
Ночью никуда уходить не стали. Крутились у берега. На кормовом флагштоке подняли кованый фонарь поярче, чтобы на берегу видели и знали: их сигнал заметили, не покидают товарищей. И чтоб могли найти корабль в темноте, подойти к нему, если все же сумеют починить бот и выйдут в море.
Но, как ни прислушивались, ни вглядывались в темноту, никто не приплыл. Однако костер горел на берегу всю ночь, только к утру угас.
Что там случилось?!
Все облегченно вздохнули, когда в половине девятого утра снова увидели дымок, лениво поднимающийся над вершинами сосен и елей. Живы, целы! Надо выручать.
В половине первого капитан приказал спустить на воду малую шлюпку. Значит, решился.
Но все равно, как требовал Морской Устав, Чириков созвал к себе в каюту на консилиум всех обер- и унтер-офицеров, чтобы решить, как быть, что делать. Каюта маленькая, тесно — все стояли. Начал капитан опрашивать, как положено, с младших по чину и возрасту.
Все объявили единодушно:
— Лодку послать, товарищей выручить!
— Кто пойдет? — выстроив на палубе матросов, спросил капитан.
— Я!
— Я!
— Дозвольте мне, ваше высокоблагородие!
Чириков отобрал четверых. Старшим назначил боцмана Савельева — мужик опытный, пожилой, осмотрительный. С ним решил послать плотника Полковникова и конопатчика Елистрата Горяна, чтобы помогли побыстрее лонг-бот починить. Да еще матроса второй статьи Фадеева выбрал: сильный, ловкий, сноровистый.
Собирались в путь весело, радостно. Погрузили в лодку солидный запас провианту:
— Чай, заголодались там ребята.
— Ха-ха! Особенно Мишка Меньшой. Ох и здоров жрать!
— Голод не тетка, пусть поправляются.
Тем временем Чириков у себя в каюте снова сочинял ордер — подробную инструкцию боцману Савельеву: «...когда прибудешь ты близ берега, то, не приставая к оному, осмотреть, не имеетца ль неприятелских людей, и если увидишь, что опасности никакой нет, к тому ж и оного Дементьева и служителей кого увидишь, то пристать тебе к берегу. И если тот бот повредило, а оной можно починить, то его велеть починивать посланному с тобою плотнику Полковникову и посланным с ним Дементьевым служителям, а самому тебе ехать на судно и взять с собою за флоцкого мастера Дементьева и служителей сколко будет можно, только оставить людей там у боту, сколко надлежит для починки того бота, если оной в состоянии будет починять. И если починять невозможно, то взять людей столко, что б неугрузить ялбота; а по других послано будет и в другой раз. И по прибытии твоем на берег, если как люди, так и бот, в добром здоровье, то велеть для известия нам раскласть два огня, чтоб в день было видно дым, а ночью огонь. Если поврежден бот и можно починить, то раскласть три огня, а если так бот поврежден, что его и починить невозможно, то раскладывать четыре огня. И что б те огни были в росстоянии один от другого не в близости, а самому тебе ехать к пакетботу и его Дементьева привесть с собою и служителей столько, что б ялбот неугрузить. А если ты от берега поедешь с вечеру или ночью, раскласть тебе огней больше как возможно».
Алексей Ильич внимательно все перечитал, прибавил внизу: «Подлинной ордер за рукою капитана Чирикова июля 23 дня, 1741 году», — и твердо, решительно подписался.
— Ну с богом, — сказал он, вставая и подавая ордер Савельеву.
Поднялись на палубу. Боцман спустился в шлюпку, и она отчалила.
Все молча смотрели, как маленький ялбот, ныряя в волнах, быстро плывет к берегу.
А берег был все так же пустынен и тих. Ярко сияли солнце.
И все повторилось, как в ночном кошмаре, в дурном сне.
Ялбот подплыл к берегу, скрылся за мысом и пропал без следа.
Ждали, ждали — нет, ни одной лодки не видно. Не возвращаются ни первая, ни вторая. И никаких сигналов не подают, хоть все глаза прогляди. Ни одного костра на берегу, ни дымка над лесом. Пусто.
Уже начинало смеркаться. Подошли к самому берегу. Совсем рядом торчали из воды оскаленными клыками губительные каменья, и зловеще играл на них бурун.
