Санта-Аполлония просуществовала восемнадцать лет, пока в 1545 году соотечественник Лопиша, капитан Маскареньяс, не дал острову свое имя. А поскольку через несколько лет он открыл и нынешний остров Маврикий, название распространилось и на него. Имя так и осталось на карте: Масчаренские острова. Однако каждый из островов впоследствии получил свое новое имя.
Какое-то время просуществовало название Форест оф Инглэнд — Английский лес. Очевидно, капитану Кэстлтону, которому Маскареньяс открылся в марте 1613 года, зеленые здешние леса напомнили далекую родину. Но и англичанин даже не попытался высадиться на берег, чтобы установить там британский флаг.
Двадцать пять лет спустя французский корабль «Сэн-Алексис» бросил якорь неподалеку от острова Форест оф Инглэнд. Французские моряки на шлюпке добрались до берега, водрузили флаг с королевскими лилиями и, объявив остров владением Людовика XIII, нарекли его Бурбоном (в Париже, впрочем, название утвердили только в 1649 году). Под этим именем суждено острову было пробыть довольно долго — примерно столько же, сколько процарствовали еще Бурбоны.
Франции принадлежал тогда и Маврикий. С 1642 года французы начали заселять оба острова.
Одни переселенцы отправлялись в долгое трехмесячное плавание добровольно, со всеми пожитками, с женами и детьми. Люди более состоятельные предпочитали Маврикий, где было больше удобной для крупных плантаций земли.
Другой поток переселенцев шел на Маскарены из Африки и с Мадагаскара: в зловонных трюмах невольничьих кораблей везли рабов — негров и мальгашей.
Плантаторы на Маврикии покупали их сотнями. Фермеры на Бурбоне — даже самые зажиточные — редко приобретали больше, чем два десятка: приученные к экономности и труду на старой родине, они не брезговали и сами физической работой на собственной земле.
Земли на Бурбоне не хватало, хозяйства прижались к берегу. Закон запрещал дробить участки, полученные по наследству, так что ферма оставалась старшему сыну, а младшим приходилось искать себе пропитание на стороне. Шаг за шагом, осваивая горы, продвигались французы в глубь острова. У каждого переселенца только и было что два-три раба, осел, иногда вол. В горах сводили лес, распахивали ровные участки на крошечных плато величиной с два носовых платка. Власти поощряли освоение острова и даже помогали для этого приобрести — тем, у кого не было, — двух рабов.
Дела у жителей гор шли по-разному, земля, удобренная сначала золой сведенного леса, через несколько лет переставала родить, а податься уже было некуда.
И многие белые семьи в горах существовали лишь на то, что сдавали внаем своих немногочисленных негров. Больших доходов при дешевизне рабского труда это не давало.
Зато идти самим в батраки белым горцам не позволяла гордость: одно дело работать на своем поле, другое — на чужого хозяина. В глазах общества это низводило белого до уровня негра. А рабы в те времена перечислялись в списке сельскохозяйственного инвентаря где-то между волом и плугом.
И довольно скоро на острове распространилась весьма странная категория людей: более голодные, чем невольник на хорошей плантации, не имеющие ни доходов, ни занятий, но категорически отвергающие саму мысль о физической работе. Так появилась на острове прослойка населения, называемая «бедными белыми».
История тем временем не стояла на месте, и в революционном 1793 году остров Бурбон стал островом Реюньон. По-французски это значит «соединение», и название это должно было увековечить одно из важных событий революции: соединение марсельских волонтеров с революционными парижанами. Но хотя во Франции провозглашены были «свобода, равенство и братство», на новоокрещенном Реюньоне рабство не отменили.
Название острова менялось еще только один раз: в 1815 году патриотически настроенные реюньонцы провозгласили, «что отныне и навеки остров будет именоваться Бонапарт». Через два дня на острове высадились заклятые антибонапартисты — англичане. Да и Париж, где вновь к власти пришли Бурбоны, конечно, тоже не поддержал островитян.
