Воевода замотал головой, не в силах побороть собственную гордость.
— Сдай город, милый. Я не хочу умирать. Ради меня… Я прошу…
Ее вкрадчивый голос долго звучал в его голове, изгоняя его ярость и подчиняя себе. Любомир медленно кивнул, соглашаясь, и вдруг, будто проснувшись, спросил:
— Неждана, откуда ты его знаешь, Стояна этого?
Вздрогнув от неожиданности, Беспута прошептала:
— Он… Он приходил ко мне во снах. Сдай город, милый, не дай людям умереть.
…Заскрипели ржавые цепи городских ворот, поднимая могучую дубовую решетку. Дружно налегая плечами, ратники отворили огромные крепостные врата. Изможденные беспощадной болезнью воины покидали родной город, ставший мрачной братской могилой. Огромная колонна из десятков тысяч воинов устало двигалась, возглавляемая воеводой Любомиром. Рядом с воеводой, нетерпеливо подгоняя жеребца, ехала Беспута. В душе колдуньи полыхал жгучий радостный огонь, огонь победы и освобождения. Наконец-то, после долгих мучительных дней, проведенных в этом паршивом городе, воевода уступил ее воле. С каждым часом смертельная болезнь одерживала над ней верх, все чаще заставляя обращаться к ворожбе, воруя жизненные силы у окружающих. Беспута с надеждой взирала на огни костров древлянского лагеря. Там ее ждал он, Стоян.
Выстроившись в боевом порядке, древляне ощетинились копьями, встречая покорную колонну полян. Победоносно гарцуя на жеребце, ведьмак криво усмехался собственным мыслям. Сегодня его воинство увеличится до трех десятков тысяч клинков, не пролив ни единой капли крови и становясь настоящей угрозой для Асгарда. Двадцать тысяч полянских воинов покорно вольются в его ряды. И все это благодаря его острому уму. Поляне приблизились, неуверенно остановившись в отдалении. Огромный, словно скала, воевода выехал вперед, сопровождаемый бледной, но радостно улыбающейся Беспутой.
— Я хочу говорить со Стояном! — голос его предательски дрогнул, срываясь на крик от переполняющей грудь ненависти.
Древляне расступились, и ведьмак выехал вперед, резво осадив жеребца на расстоянии вытянутой руки.
— Говори, воин. Только не трать мое время попусту.
Проглотив желчный ком, Любомир взглянул в суровые глаза черного воина. От пристального взгляда ведьмака, словно пронзающего клинком, по телу воеводы прошел озноб.
— Мои воины тяжело больны. Тебе нужны воины? Забирай! Теперь их жизни в твоих руках! Мы сдаем город. Об одном лишь прошу, — воевода умолк на мгновенье, терзаемый собственной гордостью, — женщин и детишек не тронь.
Ведьмак пренебрежительно кивнул в ответ, обернувшись к лагерю.
— Умора! Ставь котел на огонь, мне нужны здоровые воины! И Беспутой займись, что-то она плохо выглядит.
Впервые поймав на себе его холодный взгляд, колдунья расплакалась, трогая коня. Въезжая в лагерь, она спиной чувствовала удивленный взгляд Любомира. Одного за другим полян стали запускать в лагерь, быстро отбирая оружие. Будто очнувшись от страшного сна, Любомир прошептал, глядя ведьмаку в глаза:
— Ты! Это ты во всем виноват! Сотни жизней унес мор! Неждана… Все было ложью… Я вызываю тебя на бой, колдун! Только ты и я!
Ведьмак презрительно усмехнулся, видя, как дрожащая от гнева рука вынимает из ножен длинный полянский клинок.
— Ярослав!
Молодой жилистый воин выехал из строя, бесстрастно взирая на огромного Любомира.
— Не стану я с тобой сражаться, воевода. На то у меня свой воевода имеется.
Развернув коня, Стоян поехал в лагерь, оставив наедине разгневанного Любомира и угрюмого неторопливого медведича. За его спиной прозвучал яростный полянский клич, и мечи воевод схлестнулись. Еще не стих звон схлестнувшихся клинков, а мертвое тело Любомира уже рухнуло наземь, испуская последний вздох. Не оборачиваясь, ведьмак удовлетворенно кивнул, подъезжая к Ледее.
— Как ты, милая?
Девушка улыбнулась ему, беспокойно поглядывая через плечо, и прошептала:
— Все хорошо.
Мельком она поймала на себе ненавидящий взгляд Беспуты, окруженной подругами.
— Беспута сердится. Ты так холодно принял ее, будто не рад видеть. Она ведь ради тебя старалась. Видишь, как все ведьмы радуются ее возвращению. Может, хоть подойдешь к ней?
