– Привет, мистер Джагг... – начал Доулинг.
Центаврианин прервал его:
– Не говорите «мистер», когда разговариваете с центаврианцем. Меня зовут Джаггинс.
– Вы не присядете? – пригласил Лечон.
– Сяду. – Бозо поджал длинные ноги и уселся, ожидая, пока кто-нибудь заговорит.
Наконец Доулинг спросил:
– Как вам понравился Филли?
– Вы имеете в виду Филадельфию?
– Да, конечно.
– Тогда, будьте добры, так и говорите. Мне он совсем не понравился. Это грязный, коррумпированный и неэффективный город. Но мы все устроим. Вам будет лучше, если вы станете с нами сотрудничать. Мы дадим вам гораздо более здоровую жизнь, чем вы можете себе представить. – Он закончил с некоторым затруднением, словно произносить более одной фразы подряд было ему непривычно.
Даже Доулинг, который хотя и был местным жителем, не отягощал себя избытком гордости за родной город, был шокирован такой прямотой.
– Да, вижу, вы не привыкли ходить вокруг да около, – пробормотал он.
– Думаю, я понял смысл вашего жаргонного выражения. Мы приучены говорить правду. – После такой фразы у всех возникло чувство, будто говорить правду – самое неприглядное занятие.
– Надеюсь, – вступил в разговори Хси, – что вы сделаете что-нибудь с водопроводом. Сегодня утром, когда я открыл кран, то прежде чем пошла вода я получил живого угря, резиновую прокладку двенадцатого размера и кубометр хлора.
Бозо вперил в него ледяной взгляд.
– Молодой человек, это беспардонное преувеличение. Такой кусок резины не может пройти через водопроводную трубу.
– Он не говорил этого всерьез, – беспомощно отозвался Лечон, заговорив из-за эмоционального напряжения с польским акцентом.
Джаггинс перевел взгляд.
– Я понял. Это то, что вы называете шуткой, верно? Очень смешно.
– Не хотите ли сигарету? – предложил Доулинг.
– Мы не употребляем это отвратительное растение. Это вредно для здоровья.
– Тогда, может быть, чаю? – вздохнул Лечон.
– Гм-м. Это ТОЖЕ наркотик.
– Ну, Джаггинс, я бы этого не сказал. Он содержит кофеин, то есть стимулятор, но ведь и многие продукты имеют в себе что-либо подобное.
– Хорошо, только очень слабый. И без сахара.
Хси налил заварки и добавил в чашку кипятка. Бозо с подозрительным выражением помешал чай. Он поднял глаза и сказал:
– Мне хочется, чтобы вы, и все в университете, относились ко мне, как к своему отцу. Нет смысла выражать враждебность, потому что вы не в состоянии изменить ситуацию. Если вы станете сотрудничать... О, черт! – Он уставился на ложку, выпучив глаза.
Нижняя часть ложки расплавилась и лежала на дне лужицей металла.
– Вы слишком сильно мешали, – сказал Хси.
– Я... – начал Джаггинс. Он по очереди посмотрел на каждого из них. Затем осторожно поставил свою чашку, положил уцелевшую половинку ложки на блюдце, встал и вышел.
Лечон вытер раскрасневшееся лицо.
– Это ужасно, Артур! Ты не должен был над ним подшучивать. А если бы он всех нас пристрелили?
Хси перестал сдерживаться и захихикал.
– Может быть. Но у меня оказалась с собой эта ложка из легкоплавкого сплава, и я не смог удержаться.
– А он настоящий? – спросил Мерриан.
– Да, – ответил Доулинг. – Многие люди гадают, не роботы ли они или что-то в этом роде. Но это обычные люди, и рождаются они, как и мы, и все остальное у них то же самое. Это просто новая порода людей.
– Нет, – возразил Лечон. – Читайте историю, джентльмены. Это раса воинов. Самый свежий пример того, что можно сделать из человека интенсивной тренировкой и дисциплиной. В свое время этим занимались спартанцы и османские турки. Наш центаврианин больше похож на спартанца, чем на турецкого янычара. Ликург сразу признал бы в нашем папе Джаггинсе настоящего спартанца...
Он говорил и говорил. Трое старшекурсников слушали его вполуха. Мерриан был охвачен душевными сомнениями. Является ли насилие злом, если его применить к подобным существам?
Доулинг и Хси, не являясь интроспективными идеалистами, размышляли над планами на будущее. Доулинг полагал, что в Филадельфии сохранится местная политическая жизнь, и он сможет включиться в нее после окончания учебы, и чихать ему на всех Бозо. Должны же быть какие-то посредники между суперменами и простыми смертными.
