– У меня и родных-то нет, да и семьи, собственно, тоже, хотя я благодарил бы богов, если б она была, – ответил Пиндар. – Впрочем, будь у меня родственники, кто-нибудь уже предъявил бы свои права на мое поместье.
Так что мне остается надеяться, что благородные афиняне, столь враждебно сейчас настроенные по отношению к фиванцам, все же оставят мне мою собственность, – иначе я окажусь без средств к существованию и меня должны будут содержать богатые родственники, которых у меня как раз и нет!
– Жаль мне тебя. У Оиора есть жена и дети. – Лучник согнул руку примерно на уровне пояса, вытянув четыре пальца. – Вот сколько у меня сыновей! И еще много-много дочерей. Слишком много. Хочешь девочку?
Позабавишься с ней пока, а потом, когда она подрастет, как-нибудь ее обеспечишь. Сам выберешь. Оиор очень дешево продает.
– Да как он может! – задохнулась от возмущения Гилаейра. – Неужели это действительно правда? И они продают собственных дочерей?
– Ну разумеется! – сказал Пиндар. – Все варвары так делают, за исключением, пожалуй, их царей. И это очень мудро, по-моему. Детей понаделать легко, а сколько с ними потом хлопот? Я на твоей стороне, Оиор.
– Легко мужчинам! – рассердилась Гилаейра. – А ведь рожают-то женщины!
Я, правда, собственного опыта не имела, но другим не раз помогала. Вот, например, моя тетушка…
– Которая нас совершенно не интересует, – прервал ее Пиндар.
– Ты часто разговариваешь с капитаном, – обратился к нему лучник. – Оиор хочет знать: куда, по-твоему, пойдет дальше этот корабль?
– В Пирей. Там его переоснастят, и, поскольку судно в отличном состоянии, это займет не больше двух дней. Затем суда Гиперида, видимо, присоединятся к остальному флоту, который, по моим представлениям, болтается где-то у Круглых островов
[73], рассчитывая поймать уцелевшие корабли Великого царя. А может, стратеги сейчас стряпают для нашего замечательного Гиперида новое задание. Никогда ведь точно не предугадаешь, если идет война.
– Ну а ты сам? Что будете делать вы все – девочка, женщина, чернокожий?
– Нас, скорее всего, оставят в Афинах. Тех, кто родом из нашего Светлого города, продадут как рабов. Мне так кажется. Впрочем, если мне вернут поместье, я тут же выкуплю всех на свободу, а если нет – что поделаешь. Латро и чернокожего, возможно, тоже продадут – но, опять же, если у меня будут деньги, я их сразу выкуплю, и тогда Латро сможет подчиниться велению Светлого бога. Если же их сочтут военнопленными, я посмотрю, как можно будет им помочь.
– Я не желаю быть освобожденной рабыней! – заявила Гилаейра. – Я рождена свободной!
– Однако рождена в городе, который теперь завоеван другим государством, – сухо напомнил ей Пиндар.
– А лучников в Пирее отпустят на берег? – спросил Оиор.
– Разумеется. Я полагаю, там с вами и расплатятся. Во всяком случае, если вы этого потребуете. А потом вы сможете отправиться по домам.
– Оиор, возможно, оставит этот корабль и перейдет на какой-нибудь другой, – сказал лучник.
И я спросил его, неужели служба в чужих войсках в качестве наемника является для него единственным источником средств к существованию.
– Но ты ведь и сам наемник, – сказал он. – Так и этот поэт говорит.
– Это верно, – согласился я. – Но я хотел узнать про тебя – вдруг я сам хоть что-нибудь вспомню из своей прошлой жизни? У тебя есть жена и дети, это я слышал; а есть ли у тебя дом и земля?
Он покачал головой.
– У сколотов таких вещей не бывает. Мы живем в кибитках, переезжаем с пастбища на пастбище. У Оиора много, очень много лошадей и всякого скота.
Здесь, на юге, я видел у вас свиней и овец, которых никогда прежде не видел. Но эти животные слишком медленно передвигаются. Они не смогут жить в моей стране.
– Не слепит ли тебя солнце, Оиор? – спросил Пиндар.
– Да. Оно слишком яркое да еще отражается в воде! – Оиор, не поднимая головы, смотрел себе под ноги. – А глаза для лучника – все. Я пойду.
Когда он ушел, Пиндар заметил:
– Довольно странно, тебе не кажется?
– Что? Для лучника иметь слабые глаза? – спросил я.
– Они стали вдруг слабыми, – прошептала Ио, – лишь когда он смотрел на тебя, господин мой!
