— Факт…
* * *
Желая взять хоть минимальную паузу для обретения внутреннего равновесия, я вполоборота развернулся к Шведу. Чтобы увидеть его реакцию. Но Николай так увлекся салютами, словно именно здесь и сейчас сбылась его самая заветная мечта. Та, которая взлелеяна с самого детства. Даже Козьма Прутков, поглядев на прапорщика, перефразировал бы свою мысль, присовокупив Шведира к «пище, старому другу и чесотке».
— Хорошо, с твоей заинтересованностью разобрались. А почему я? Человек? У гоблинов что, своих кандидатов в герои не хватает? Не поверю!.. Даже тот гхнол, с которым мне схлестнуться довелось, и то вполне решительно смотрелся. И от бессмертного подвига не отказался бы.
— Нельзя живому в рай.
— Не понял тебя? — Что-то я в последнее все время постоянно чью-то роль перехватываю. От волнения, наверно. Сейчас вот прямо как Николай заговорил. — Это ты о чем?
Спросил, а у самого мурашки по коже. И как заезженная пластинка в голове: «Нельзя живому… нельзя живому». Неужели я тоже?!
— А разве непонятно? — обескураженный столь явной тревогой в моем голосе, сбился с пафоса и Фрэвардин. — У людей ведь тоже правом быть заживо вознесенным на небеса даже самые-самые праведные не удостаиваются. В ад — это пожалуйста. А вечное блаженство заслужить надо. Так что герой, не герой, а пока живой и здравствуешь — в рай нельзя. Ну а еще с одного мертвого — какая мне польза? Вот и приходится изворачиваться. Протаскивать с черного хода иные сущности. Ведь если ты адепт другой веры, то и место это для тебя равнозначное. Вот в ваш, христианский рай я бы тебя ни под каким предлогом провести не смог.
— Так я еще жив? — уточнил с облегчением.
— А чего тебе сделается? — недоуменно пожал плечами бог гоблинов. — Или занемог часом? Так это от вашего дымка, наверно. Где только откопали такую пакость? Ну да ладно, победителей не судят… сразу. И я, вообще-то, не спорить, а поблагодарить пришел… Ну и награду, само собой, вручить.
— Орден «Сутулого»?
Теперь пришла очередь бога зависнуть на пару секунд, перебирая в памяти все известные ему человеческие награды. Но, похоже, не в тех анналах искал, потому как хмыкнул и кивнул неуверенно: — Можно и его, если считаешь, что достоин. Но у меня было несколько иное предложение.
— А почему ты только ко мне обращаешься? Нас тут двое было. И хоть идея, скромничать не буду, моя, но исполнение — Николая. Будь Шведир чуть менее меток, и все хорошие намерения так голой теорией и остались бы.
— Николай? — Фрэвардин перевел взгляд на спину Шведа. — Так он уже избрал свое вознаграждение. И ни тебе, ни мне его не отменить. Даже если бы мы были в силах это сделать. Цена уплачена. Помнишь, что Симаргл сказал? Победить зло можно только злом…
— Да мало ли, что он там болтал. Бросить девушку, убить друга… Бред. Никого предавать и тем более убивать я и не собирался. Как видишь, обошлось…
Я все еще горячо говорил, но выражение лица Фрэвардина мне нравилось все меньше.
— Ты хочешь сказать, что я…
— Я молчу.
— Но это же не так. Это неправда!
— Что именно? — Фрэвардин склонил голову к плечу, словно профессор, приготовившийся слушать ответ любимого ученика.
Мать честная! До меня начало доходить… Этот пес все знал заранее. А как иначе? Он ведь тоже полубог.
— У меня не было выбора!
— Выбор есть всегда. Можно гордо и достойно погибнуть, а можно — во имя собственного спасения и приобретения пары-тройки деревень пожертвовать другими…
— Что?!
— Ой, дяденька! Не бейте меня по губам, я на трубе играю! — Фрэвардин комично съежился, прикрывая голову руками, и заверещал так потешно, что у меня невольно разжались кулаки. — Успокоился? Можешь опять адекватно мыслить? Вот и хорошо. Да, у тебя не было другого шанса решить проблему и уцелеть, но что это меняет для Симаргла? Кстати, а как ты догадался? — сменил он вектор разговора.
— О чем?
— О свойствах божественной сущности?
С моего лица можно было ваять натюр-морд «Кретинус обыкновенус».
— Неужели на одном везении выехал? — Он даже живот почесал. — Колоссально. Прими мое восхищение.
— Тебе поговорку Суворова процитировать или сам вспомнишь?
