Последнюю фразу Олег Иваныч значительно повторил дважды.
— Это еще не все, — улыбнулся Гришаня. — Ты, Олег Иваныч, переверни письмецо-то… Ага… Видишь?
На обратной стороне пергамента яркой красной краской были нарисованы моря и льды, леса и горы, неведомые рыбы и огнедышащие вулканы.
Карта!
— Глянь-ко! — заволновался владыка. — Вона — Двина-река, монастырь Михаила Архангела, дале Студеное море, река Печора — ой, далека зело — Пустозерский острог… Смотри-ко, и дальше стрелки идут. Мимо Югры, к Вайгачу-острову. Слыхивал я про те края… А дальше… Дальше, похоже, никто не хаживал.
— Да уж, видно, хаживали, — хмыкнул Олег Иваныч. — Ну-ка, дале-то разворачивай, владыко… Хо! Однако!
Олег Иваныч вдруг замолк, недоверчиво покачал головой. Как ни плохо он учил географию в школе, а все ж узнал Чукотку, Берингов пролив… и Америку! Именно туда, примерно в район Мексики, и упиралась своим концом стрелка. Там же была нарисована изба — «Острог Н-Мих-й».
— Тут и цифры какие-то мелкие, — сунулся Олексаха. — Льды, ветра, течения. И гляньте-ка! «Десять ден пути при хорошей погоде», «пять ден пути при славном ветре, а так семь», «тут рыбий зуб», «тут немирная самоедь», «гусиное лежбище», «Кащеев скит».
— Вот что, други, цены нет этому чертежу! — высказал общую мысль Олег Иваныч. — Однако все ж никто из нас не специалист. Потому — покажу-ка я ее кому из ушкуйников, кто там еще жив из старых. Стоит ли овчинка выделки? Может, врут все про золото?
— Врут? — Гришаня схватил со стола нож и, скинув кафтан, достал из рукава что-то, замотанное в тряпицу. — Вот, тоже владыке передано!
Медленно развернул…
И в свете проникающего в окно прощального солнечного луча засверкал, словно взорвался шаровой молнией, неведомый золотой божок, страшный, как посланец ада, с оскаленной пастью и голубыми нефритовыми глазами на злобном широком лице. Приземистое тело идола было опутано изображениями извивающихся змей, в одной руке он держал лук, в другой — связку стрел, ожерелье из человечьих сердец охватывало короткую шею. Страшен был идол!
— Спаси нас, Господи! — закрестился владыка, и все остальные последовали его примеру. Божок и в самом деле представлял из себя довольно жуткое зрелище, особенно ожерелье. Лишь один Олег Иваныч знал в этот момент, вернее, догадывался, вспоминая обрывки своей прошлой жизни, что не так уж и не правы были его друзья, посчитавшие статуэтку изображением злобного демона. Он и был демоном, этот кровавый бог ацтеков.
Глава 2
Северная Двина — Студеное море. Май 1476 г.
Уже с лица небес слетел туман унылый.
Ты, кормчий, встань к рулю, пускай шумит ветрило,
Режь соль седых валов рукой неутомимой.
Простерся океан вдали необозримый.
Адам Мицкевич, «Воспоминание»
Ты, Ванюша, пей да слушай —
Однова теперь живем.
Непрописанную душу
Одним махом оторвем.
А. Башлачев, «Ванюша»
На берегу Северной Двины, примерно в полсотне верст от впадения ее в Гандвик — Белое море, средь густой тайги затерялась Михайло-Архангельская обитель, одна из самых дальних в Новгородской земле, если не считать скит у Пустозерского острога, что на Печоре-реке. Ну, до того скита еще добраться надо. А к здешнему монастырю — пожалуйста. Хочешь, через Вологду, да потом по Сухоне в Великий Устюг, а там и до Двины рукой подать, знай, плыви по течению. А хочешь — напрямик, через Ладогу, Свирь, Онегу, дальше на север — где волоком, а где озерами малыми. Из Новгорода удобнее так, из каких других русских земель — через Устюг. В общем, добраться в монастырь Михаила Архангела невелика проблема, было б желание замолить грехи, или, наоборот, в ушкуйничий промысел пуститься — тоже через Двину неплохо. Сколотить ватагу, выстроить струги в том же Устюге да в путь. От устья Двины-реки все дороги открыты в стороны чужедальние, неведомые — в Печору, в великую Пермию, в Югру, где немирная самоедь так и норовит всадить в сердце ушкуйника острую костяную стрелу, смоченную гнилой рыбьей кровью. Тут же и путь иной — иноческий, к монастырю Соловецкому, впрочем, к нему лучше по Онеге, прямей будет.
Олег Иваныч, назначенный воеводой новой новгородской экспедиции, использовал оба пути. Часть людей, вместе с ним самим, шла на небольших лодьях по Свири да Онеге, далее — по морю Гандвик, с заходом в Соловки на моление, и снова на юг, к Двине. Другая часть направилась через Великий Устюг, с наказом купить там лодей, для морских плаваний пригодных. Купили, чего уж. Кочами те лодьи назывались. Прямо скажем, не каравеллы, даже не когги. Мелкие какие-то, некрасивые, с полукруглым днищем. Некоторые уж хотели было морды плотникам за такие суда бить, да знающие люди отсоветовали. Во-первых, плотницких артелей в Устюге тьма, свару затевать себе дороже выйдет, ну, а во-вторых, такие вот кораблики и нужны, чтоб с удачей по ледовитым полуночным морям плыть. Корпус хоть и неказистый, да крепкий, теплый, в каюте-каморе даже печка небольшая имеется. А что с днищем полукруглым в море болтает сильно, так то невелика беда — зато льдами вовек не раздавит, а льдов в полночных водах — видимо-невидимо. Только что летом плыть и можно, и то — как Божья воля. Бывает, затянут море туманы, да такие, что носа собственного не разглядишь, или подует вдруг борей — северный ветер, принесет громадные льдины — вот и думай, то ли дальше идти, то ли пересидеть, переждать, да только ждать-то долгонько можно. А северное лето короткое — не успеешь оглянуться, уже зима. Вот и сиди тогда, зимуй, если сможешь. Многое тут не от умения людского, от погоды зависело, ну, а уж погода, вестимо, от Господа. Можно ведь было и далече уйти, за три-то месяца, а можно и до Вайгача не добраться, туманы, да шторма, да льды пережидая. Спаси, Господи, на все Твоя воля!