Нас боги тем и покарали,
Что мы идем не по прямой,
А может, и не по спирали
По кругу, только и всего,
В чем убеждаемся воочью.
Но что-то мучило его.
Он испугался той же ночью.
…Она сказала: "Посмотри,
Вон самолет мигает глазом.
А кто-то спит себе внутри"…
Он понял, что теряет разум:
Он вспомнил горы, водопад
И костерок перед палаткой,
Внутри которой час назад
Метался в судороге сладкой.
Потом из влажной, душной тьмы
Он выполз на блаженный холод
Негрозной ялтинской зимы.
Он был невероятно молод,
И то был первый их отъезд
Вдвоем, на юг, на две недели,
На поиск неких новых мест…
Потом они вдвоем сидели
И, на двоих одну куря,
На небо черное смотрели.
Тогда, в разгаре января,
Там было, как у нас в апреле:
Плюс семь ночами. Перед тем,
Как лезть в надышанную темень,
Он посмотрел в другую темь,
Где самолет летел, затерян.
Она сказала: "Погляди
Он нам подмигивает, что ли?".
И вот опять. Укол в груди,
Но он не думал об уколе.
Она давно жила не здесь
Жила, по слухам, безотрадно.
Его затягивала взвесь
Случайных связей. Ну и ладно,
Но чтобы десять лет спустя,
Буквально, точно, нота в ноту?
Чтоб это бедное дитя
Тянуло руку к самолету,
Который ночью за окном
Летит из Внукова туда же,
Где мы с другой, в году ином,
В иной ночи, в ином пейзаже…
Не может быть. Такой повтор
Не предусмотрен совпаденьем.
Он на неё смотрел в укор.
Спросила курева.
— Поделим.
И понеслось! Сильней тоски,
Грозней загульного угара…
Он понял, что попал в тиски.
Всему отыскивалась пара.
Но нет: поправка. Не всему,
А лишь каким-то главным вехам
Гора, палатка, ночь в Крыму,
Рука, скользящая по векам,
Холодный воздух, капли звезд,
Далекий щебет водопада…
Но будет и великий пост.
Есть вещи из другого ряда:
Когда-то друг, а нынче враг,
Лишь чудом в драке не убивший
Другой, но бивший точно так,
Другой, но в то же время бывший;
Скандал на службе — тот же тон…
И он, мечась, как угорелый,
Завыл — но суть была не в том,
Что он скучал от повторений.
Так бабочка, сложив крыла
На тех же бурых скалах Крыма,
Столь убедительно мала
И для прохожего незрима!
Вот так наложится — и нет
Тебя, как не бывало сроду.
Теперь, ступая в свой же след,
Он, видимо, придет к исходу
И перестанет быть, едва
Последний шаг придется в точку.
Меняя вещи и слова,
Он думал выклянчить отсрочку:
Сменил квартиру (но и там
Сосед явился плакать спьяну,
Как тот, из детства, по пятам
Пришедший бросить соль на рану).
Друзей покинул. Бросил пить.
Порвал с десятком одалисок
Но все вотще. Уставши выть,
Он, наконец, составил список.
Там было все, что он считал
Важнейшим — все, чем люди живы.
Но, пряча в голосе металл,
Судьба вносила коррективы:
Порою повторялось то,
Что он считал третьестепенным:
Из детства рваное пальто
(Отец купил в Кривоколенном,
А он в игре порвал рукав;
Теперь рукав порвался в давке).
Но в целом он казался прав:
Учтя новейшие поправки,
За восемь месяцев труда
Он полный перечень составил
И ставил галочки, когда
Бывал игрушкой странных правил.
Сошлась и первая тоска
Весной, на ветреном закате,
И шишка в области виска
(Упал, летя на самокате,
И повторил, скользя по льду,
Опаздывая на свиданье).
И в незапамятном году
Невыносимое страданье
Под кислый запах мышьяка
В зубоврачебном кабинете…
сошлось покорное "пока"
От лучшей женщины на свете
И снисходительное "будь"
От лучшей девушки недели
(Хотя, целуя эту грудь,
Он вспомнил грудь фотомодели
на фотографии цветной
В журнале, купленном подпольно,
То был десятый, выпускной).
Бессильно, тупо, подневольно
Он шел к известному концу
и как-то вечером беспутным
врага ударил по лицу,
покончив с предпоследним пунктом.
Одно осталось. После — крах,
Предел, исчерпанность заряда.
В душе царил уже не страх,
Но лишь скулящее "не надо".
В районе двадцати пяти,
Гордясь собой, играя силой,
В ночной Гурзуф на полпути
Он искупался вместе с милой.
Вдыхая запах хвои, тьмы,
Под неумолчный треск цикады
Он понимал: должно быть, мы
не вкусим впредь такой отрады,
Слиянья чище и полней.
Нагой, как после сотворенья,
Тогда, у моря, рядом с ней,
Он не боялся повторенья,
А всей душой молил о нем
И в постоянстве видел милость.
Ну ладно, пусть хотя бы днем!
Не повторилось. Обломилось.
Теперь он избегал воды,
Купаться не водил подругу
(И вообще, боясь беды,
