— Извини, — сказал Ребус и нажал кнопку выброса кассеты. Джин тем временем отыскала в перчаточнице несколько кассет с записями Джимми Хендрикса, «Крим» и «Роллингов».
— Боюсь, ничего подходящего ты не найдешь, — извинился Ребус.
Вместо ответа она помахала в воздухе кассетой Хендрикса.
— У тебя, случайно, нет «Электрик ледиленд»?
Ребус только посмотрел на нее и улыбнулся.
Путь до Портобелло они проделали под песни Хендрикса.
— Почему ты решил стать полицейским? — спросила она его в промежутке между двумя композициями.
— Разве это такой странный выбор?
— Это не ответ.
— Верно. — Ребус кивнул и еще раз улыбнулся. Джин поняла намек и стала слушать музыку.
Район Портобелло Ребус рассматривал как одно из мест, где можно было бы съехать с Арден-стрит.
Рядом побережье, вдоль главной улицы выстроились небольшие уютные лавочки и магазинчики. Когда-то Портобелло был популярным курортом, куда стекалось мелкопоместное дворянство, чтобы вдыхать живительный воздух и плескаться в холодных морских волнах. Сейчас от прежней роскоши почти ничего не осталось, однако район понемногу возрождался. Те, кому не по карману были приличные квартиры в центре Эдинбурга, покупали жилье в Порти, где еще сохранились большие дома в георгианском стиле, и по сходным ценам.
Джин жила в небольшом особнячке на узкой улице неподалеку от набережной.
— Он принадлежит тебе целиком? — спросил Ребус, разглядывая дом сквозь лобовое стекло.
— Я купила его довольно давно, тогда Порти еще не был в такой моде… — Джин пожала плечами. — Ну что, может, на этот раз зайдешь на чашечку кофе?
Их глаза встретились; Джин смотрела испытующе, Ребус — вопросительно, но уже в следующую секунду оба улыбнулись.
— С удовольствием, — кивнул Ребус. Он как раз собирался выключить зажигание, когда зазвонил его мобильник.
— Я подумал, вам необходимо узнать об этом, инспектор, — сказал Дональд Девлин. Его голос чуть заметно дрожал — как и его могучие телеса.
Ребус кивнул. Они стояли у парадных дверей в мраморном вестибюле Хирургического общества. Наверху еще толпились гости, но все говорили вполголоса. На улице — прямо напротив входа — стояли серая «перевозка» из морга и полицейская машина с включенной мигалкой, которая каждые две секунды бросала голубой отсвет на фасад здания.
— Что с ним случилось? — спросил Ребус.
— Похоже на сердечный приступ… Гости решили немного размяться после ужина; некоторые вышли на галерею и встали у перил. — Девлин показал пальцем наверх. — Внезапно он побледнел и перегнулся через перила. Те, кто стоял рядом, решили, что его просто тошнит, но он вдруг обмяк, и вес увлек его вниз.
Ребус посмотрел на мраморный пол. На нем алело смазанное кровавое пятно, которое еще не успели смыть. У стен группами по два — по три человека стояли гости; некоторые вышли на улицу и остановились на лужайке, дымя сигаретами, и негромко обсуждали пережитое потрясение.
Когда Ребус снова повернулся к Девлину, ему показалось, что старый профессор пристально рассматривает его, словно какое-то заспиртованное чудище из Кунсткамеры.
— Вам не плохо? — спросил Девлин и, когда Ребус отрицательно покачал головой, добавил: — Вы были очень дружны, как я понял?…
Ребус не ответил. К ним подошел Сэнди Гейтс, на ходу вытирая потное лицо чем-то похожим на салфетку с обеденного стола.
— Ужасно, ужасно… — проговорил он. — Да и вскрытия, скорее всего, тоже не избежать.
Мимо пронесли на носилках тело, упакованное в пластиковый мешок и накрытое простыней. Ребус подавил в себе желание остановить санитаров и расстегнуть «молнию»: будет лучше, если он запомнит Конора Лири живым, веселым человеком, с которым они столько раз вместе выпивали.
— Он произнес замечательную речь! — сказал Девлин. — Это была своего рода всемирная история человеческого тела, начиная с теории о вместилище божественного духа и заканчивая Джеком-потрошителем в качестве гаруспика.
— В качестве чего? — не понял Ребус.
— Гаруспиками назывались древнеримские предсказатели, определявшие волю богов по внутренностям животных.
Гейтс рыгнул.
— Я не понял и половины из того, что он говорил, — сказал он.