— Кто тебе рассказал о… обо всем?
— Течь такая большая, что тебе ее ввек не заткнуть.
— И все-таки, кто тебе рассказал?
— Никто. Словечко здесь, словечко там — ты ведь знаешь, как это бывает. Впрочем, ты как раз не знаешь. Я все время забываю, что ты работаешь на этой должности каких-нибудь пять гребаных дней, а уже возомнил, будто можешь справиться с такими, как я!
— Я не знаю, что ты…
— Твои «индивидуальные» собеседования с этими дрессированными пуделями, Грант, — чушь собачья, прости за тавтологию. Ты должен работать не с ними, а со мной, понял?! Это мой тебе совет, Грант, а уж ты можешь последовать ему или… или не последовать.
— Спасибо, я подумаю, но обещать ничего не могу. Кстати, когда ты собираешься опубликовать свою статью?
— Хочешь прихлопнуть меня «сарделькой»?… — Грант ничего не сказал, и Холли снова расхохотался. — Вот видишь, ты даже еще не знаком с нашим профессиональным жаргоном! — прокаркал он, но Грант был способным учеником и хватал все новое буквально на лету.
— Это временное запрещение на публикацию, — сказал он, зная, что угадал правильно. «Сарделька», она же «СР», на нормальном языке означала судебное решение, приостанавливавшее публикацию материалов, которые могли нанести вред интересам следствия.
— Послушай, Холли, — добавил Грант, потирая переносицу, — для публикации я могу сказать только одно: упомянутые тобой факты могут иметь, а могут и не иметь никакого отношения к смерти Бальфур. На данный момент это все.
— Но даже это — новости, Грант.
— Но и эти новости могут нанести ущерб следствию.
— А ты подай на меня в суд, ха-ха!
— Это грязный трюк, Холли. И я тебе его припомню.
— Сначала встань в очередь.
Грант хотел первым бросить трубку, но Холли его опередил. Тогда он вскочил и начал в бешенстве пинать все, что попадалось ему под ноги: стол, кресло, снова стол. Потом настал черед корзины для бумаг, купленного в прошедшие выходные новенького кейса и дальнего угла комнаты. Наконец Грант устал и, тяжело дыша, прижался пылающим лбом к прохладной облицовке стены.
«Я должен обратиться с этим к Карсвеллу… и к Темплер, — подумал он. — Сначала к Темплер — доложить по команде, — а уж ей придется пойти с этим к заместителю начальника полиции, который, вероятно, вынужден будет побеспокоить самого босса». Между тем, до конца рабочего дня оставалось всего несколько часов, и Грант спросил себя, как долго он может тянуть с этим неприятным делом. Каждую минуту Холли мог сам позвонить Темплер или Карсвеллу, и тогда Гранта ожидали еще большие неприятности. Нет, если уж идти, то идти сейчас, и тогда, быть может, они еще успеют получить у прокурора «сардельку».
Грант снял трубку и снова крепко зажмурил глаза, словно безмолвно молился.
Потом он набрал номер.
Рабочий день заканчивался, но Ребус вот уже десять минут не мог сдвинуться с места, неотрывно глядя на разложенные на столе кукольные гробики. Время от времени он брал один из них в руки, вертел так и сяк, сравнивал с остальными и клал на место. Последнее, что пришло ему в голову, это комплексная антропологическая и трасологическая экспертиза. Инструменты, с помощью которых были сделаны гробики, должны были оставить характерные следы — царапины, задиры, бороздки, — исследовав которые специалист мог определить, действовал ли здесь один человек или разные. Возможно, эксперту даже удастся доказать, что пазы для соединений прорезаны одной и той же стамеской. Не исключено, что на дереве сохранились отпечатки пальцев, а в щелях — волокна или волоски… Кроме того, деревянные куклы были завернуты в сделанные из лоскутков подобия одежды. Быть может, эксперты сумеют сказать что-то и о ткани?
Отложив очередной гробик, Ребус придвинул поближе список жертв. Одна тысяча девятьсот семьдесят второй, семьдесят седьмой, восемьдесят второй, девяносто пятый… Первая погибшая — Кэролайн Фармер — оставалась пока самой юной; остальным было между двадцатью и тридцатью годами. Лучшая пора жизни. Женщины в расцвете лет исчезали без следа или тонули… Ребус знал, что в случае, если труп не найден, доказать убийство практически невозможно. Что касалось утоплений, то… Патологоанатомы могли установить, была ли жертва жива, когда попала в воду, или нет, но все остальное оставалось на откуп присяжных. Например, если кто-то оглушил жертву и столкнул в воду, то такое дело, если оно вообще попадало в суд, могло превратиться (и превращалось!) из дела о преднамеренном убийстве с отягчающими обстоятельствами в дело о простом убийстве по неосторожности. Один пожарный как-то рассказал Ребусу, как совершить идеальное убийство: надо напоить жертву так, чтобы она отключилась, усадить в кухне и раздуть посильнее угли в жаровне.