— Да, есть. Есть нанятый садовник. Вернее, садовница. Женщина на пенсии. Она живет в трех домах отсюда. Это же село обычное. Просто домов много занимают такие, как мы — дачники. Увидите, когда будете от нас уезжать, такой домик желтого цвета, небольшой с зеленой железной крышей. Зовут нашу работницу Настасья Андреевна. Она приходила через три дня цветы поливать, ухаживать за ними. В доме убиралась раз в неделю. В пятницу. Мы обычно приезжали сюда в пятницу вечером. А уезжали в воскресенье вечером. У меня есть ее телефон. Но вы лучше сами зайдите. Поговорите. Узнайте, что вам нужно.
Владимирова нагнал Левин.
— Думаешь, кто наводку на дом дал? — спросил он. — Домик заметный, даже здесь. Могли и заинтересоваться знающие люди. Слушай, пока ребята работают, пойдем погуляем. Здесь вон все как. Нам с тобой так не жить. Пойдем хоть полюбуемся.
И они пошли по выложенной плиткой дорожке к противоположному концу двора.
Дорожка довела их до колодца. Рядом в тени нескольких молодых берез была пристроена маленькая скамеечка с деревянной спинкой, которую они раньше не заметили. Владимиров и Левин присели на нее.
— Видимо, это тот самый колодец, — заметил Левин, — других тут, по всей видимости, нет. Мастерски сделано, со вкусом. Наверное, дорогого стоит. Вообщем мы с тобой не просто тут сидим, а осматриваем место преступления.
Колодец и вправду был сделан на совесть. С витиеватыми резными краями, с пологой крышей, с большим бревном посередине, с внушительной цепью и прикрепленным к ней ведром.
Владимиров смотрел на этот колодец и боролся с настойчивым желанием уснуть. Чтобы как-то победить свое состояние, он заставлял себя думать. Что-то не так было с этим колодцем. Но что?
И тут он вспомнил и все понял.
Не место этому колодцу на закрытом дворе. Он должен стоять на широкой улице, потому что колодцы, как правило, роют не для одной семьи. Их строят для всех. Для жителей всего села или деревни.
И тут он вспомнил, как в далеком детстве с дедом они рыли такой колодец.
Дед в то время был человеком давно уже пожилым, но еще крепким, с седыми, по-молодецки загнутыми вверх — как у Чапаева — усами. Он не только работал за троих, но и его подстегивал.
— Давай, Дима, трудись, а люди тебе потом свое «спасибо» скажут!
Дед Виктор Михайлович Прокопенко любил своего позднего и единственного внука. Да и Дмитрий отвечал ему тем же, каждое лето с радостью уезжая из шумной Москвы к родным на каникулы.
Родился Виктор Михайлович на Полтавщине. Ребенком пережил разруху и голод гражданской войны, отправился из своего села в город учиться в железнодорожное училище и вышел из него машинистом — большим по меркам того времени человеком. Война застала Прокопенко отцом троих детей. Он сразу же был призван на фронт, а жена и дети остались дома и очень скоро оказались в оккупации.
Их судьба сложилась непросто. Жену, зимним вечером возвращавшуюся домой к голодающим детям, из-за забавы убили пьяные немцы. Детям отчасти повезло: их взяли к себе родственники: старшего сына — мальчика двенадцати лет в одну семью, а двух девочек-погодок — в другую. Мальчик, не выдержав обиды на гитлеровцев, убежал к партизанам в лес, а дом, в котором поселились девочки, сгорел в хаосе той страшной войны.
Виктор Михайлович Прокопенко, вернувшись в Полтаву осенью 1945 года, не нашел ни родного дома, ни своих близких. Ему рассказали о печальной участи жены. Отец стал искать детей, но куда бы он ни обращался, ему никто не мог помочь. По всей видимости, семья, забравшая его дочерей, погибла, а вот известие о судьбе старшего сына он получил спустя несколько лет. Ему сообщили, что его сын Михаил был казнен с группой партизан, которую захватили немцы. То, что подростку не исполнилось и четырнадцати лет, не сыграло никакой роли. Оккупанты проявляли особую жестокость, не щадя ни взрослых, ни детей.
Виктор Михайлович устроился работать на железную дорогу, получил маленькую комнатку и через несколько лет женился на скромной учительнице, также потерявшей во время войны всю свою семью. Именно в этом браке и родилась мать Владимирова — Галина Викторовна.
