Аннабель прикрыла ладонью губы, не рискуя представить, в каком аду побывала эта женщина. Она приблизилась к лежащей и дотронулась до ее лица неспешным материнским жестом. Почувствовав прикосновение, неизвестная разжала губы и издала приглушенный стон; поглаживая ей щеки, Аннабель постаралась ее успокоить. Женщина с красным черепом немного затихла, ее сон стал более мирным. Насколько детектив смогла определить, раны в целом были не опасными, однако она с испугом подумала о том, что может начаться заражение. Надрезы были сделаны не очень ровно. Несколько раз лезвие — возможно, скальпель — соскользнуло вглубь, оставив небольшие багровые шрамы. Скорее всего, кто-то срезал скальп в направлении от затылка ко лбу.
— Как эти тупицы могли подумать, что она изуродовала себя сама? — поразилась Аннабель. — Неужели это действительно так — то, что ты сказал мне: будто охранник решил, что она сумасшедшая?
Джек кивнул, и его щеки ввалились. Он повернулся к столу и взял с него какой-то предмет, который протянул коллеге:
— Вот, посмотри, у них была причина так думать. Это она держала в руке.
Аннабель взяла пластиковый пакет и не смогла сдержать гримасу отвращения, увидев внутри средней длины черные волосы, на концах которых висели лоскуты кожи. Кровь внутри уже засохла — видимо, скальп сняли довольно давно, причем сделали это крайне болезненно, учитывая глубокие порезы в некоторых местах.
— Боже мой!
— Как скажешь. Кроме того, на ее теле видны следы множества ударов. Хотя тут нет увечий, которые невозможно нанести себе самому, я не думаю, что она сбежала из Дартмура. Нашедший ее Стэнли Бриггс утверждает, что она озиралась, как под кайфом, прежде чем отключиться.
— Почему ты так уверен, что она не сумасшедшая? — спросила Аннабель, уже зная ответ.
— Посмотри на ее череп. Это сделали вчера или позавчера. Все уже засохло. В психиатрической лечебнице она не смогла бы это сделать. Я сомневаюсь, что голая женщина с такой головой могла бы незамеченной разгуливать посреди Бруклина в течение двадцати четырех часов.
Повисло долгое молчание, они смотрели друг на друга, в душе одновременно согласившись со сделанными выводами.
Когда дверь распахнулась, впустив двух мужчин с носилками, Аннабель протянула пакет обратно Тэйеру:
— О'кей. Предупреди капитана или дежурного офицера, что мы закончили. Я поеду с девушкой в больницу, а ты отвезешь волосы в лабораторию.
Джек кивнул, на его лице появилась циничная улыбка. Ему нравилось, когда Аннабель берет дело в свои руки: тогда она блистает, напоминая решительную флорентийскую любовницу на пороге последнего акта драмы. «Жаль, что это всегда происходит при самых серьезных обстоятельствах», — сказал он про себя.
Он уже уходил, когда Аннабель положила руку ему на плечо:
— Спасибо, Джек.
Она знала, что он не случайно принял этот вызов. Он был в здании участка, когда узнал о случившемся, и тогда решил действовать — роди нее.
Он искренне ей улыбнулся и уехал.
Джек был единственным во всем 78-м, кто стремился дать пищу навязчивой идее Аннабель. Только он один задумывался над тем, что каждое расследование похищения или исчезновения человека, над которым она работала (впрочем, они были достаточно редкими), становилось для детектива благом, а не тяжкой обязанностью; что каждое из них давало ей надежду.
Надежду, что она продержится еще один год.
Она вышла замуж в июне, а спустя восемнадцать месяцев Брэди исчез. Утром она ушла на работу, а вечером он не вернулся. Ни слова, ни строчки. Его просто больше там не было. Не хватало лишь его портфеля и куртки, все бумаги остались на месте. Брэди был известным репортером, работал в основном за границей, часто — на «Нэшнл Джеографик». Но тогда, 17 декабря 2000 года, до ближайшей командировки ему оставалось два месяца. Они готовились встретить Новый год вместе, подальше от гипериндустриальной Америки, остановив свой выбор на диком побережье одного из Мальдивских островов. Аннабель терпеть не могла принимать решение о поездках, пользуясь проспектами турфирм, из которых прямо в лицо путешественникам бьет непристойное отношение к их деньгам. Отпуск выглядит в них подобием кости, кидаемой собаке, в преданности и повиновении которой хотят быть уверены. Она путешествовала и возвращалась, чтобы подолгу работать и однажды отправиться в новое путешествие. Ничто в жизни не дается даром, рождение становится только первым шагом, за все последующие шаги приходится платить, чтобы как можно дальше отодвинуть срок окончательного расчета. Ничто не располагает к себе на этой свободной Планете Людей. Размышляя таким образом, Аннабель отказалась от мысли завести ребенка. Она любила мужа и свою работу, все прочее было не более чем литературой. С юности она помнила формулу Честертона: «Литература — роскошь, вымысел — необходимость». Она применила его к собственной жизни, разделив ее надвое: то, что относилось к роскоши, и то, что было вымыслом; последнее служило для нее источником энергии. Поэтому она и отказалась от ребенка: он был для нее роскошью; она уклонилась от ответственности шагнуть в эти дебри, взамен окружив себя размышлениями о любви и редкими минутами развлечений. Роскошь и вымысел. Остальное составляли ежедневные профессиональные заботы.
