Солнце уже садилось, а во дворе госпиталя бурлила жизнь; вереницей тянулись машины, на станции басисто перекликались паровозы.
В операционной Бурденко увидел хирурга Шлыкова, одного из своих учеников, мобилизованного в армию в первый день войны, и порывисто обнял его.
Вот где я наконец вас встретил, — сказал он, увлекая Шлыкова в сторону и не отпуская его от себя. — А мне говорили, что вы ранены и отправлены в тыл. Очень рад, очень рад, Саша, что мы встретились!
Шлыков не успевал отвечать на вопросы Бурденко, а тот, казалось, тут же хотел выжать из него все его соображения о медицине на войне, о кадрах врачей, о жизни и быте раненых…
Врач-умелец, коммунист Шлыков был подлинным новатором в хирургии. Он не представлял себя вне фронта во время войны. Перенеся инфаркт, будучи ранен и имея и формальное и моральное право вернуться в свой институт, он до конца войны оставался с нами.
Приятно было смотреть на встречу учителя и ученика, который сам для многих из нас был учителем.
Ну, а теперь покажите, кого вы тут хотите оперировать, — сказал Бурденко. — Ведь вы, батенька мой, и раньше были виртуозом; как вы ныне оперируете?
Шлыков подвел его к столу и показал раненого со сквозным осколочным ранением лобной части. Ранение свежее, результат недавней бомбежки.
В это время снова раздался сигнал тревоги.
— Пойдемте в убежище, — предложил я.
— Нет, останемся здесь. — Бурденко подсел к раненому, продолжая осмотр. — Ничего, привыкайте, страшно только вначале. Им было труднее, — указал он на раненых, — они же никуда не уходили прятаться. Место врача — у постели больного.
После короткого отдыха Николай Нилыч стал оперировать особо сложных. Лег он поздно и попросил подготовить отобранных им раненых.
К восьми утра операционная была подготовлена к приходу Бурденко. О требовательности Николая Нилыча знали все, многие врачи работали у него в Московском медицинском институте и знакомы были с его привычками. Позавтракав около семи часов утра, он неторопливой походкой совершил прогулку и направился в операционную. На ходу снял китель и тут же потребовал подавать раненых на операционный стол.
Оперировал он уверенно и смело, одновременно и правой и левой рукой, Это намного сокращало время операции, но требовало напряженного внимания обоих ассистентов.
Обнажив пульсирующий мозг у первого раненого, он остановился, быстро кинул взгляд на висящую перед ним рентгенограмму, едва заметным движением инструмента вынул металлический с острыми краями бурый осколок. Закончив операцию вплоть до зашивания кожи, он перешел к раненому, уже усыпленному на другом столе, и, сменив перчатки и халат, снова включился в работу. И так, с небольшим перерывом, ни разу не присев, оперировал до позднего вечера.
Ни годы, ни обстоятельства не сотрут эту первую волнующую встречу с Николаем Нилычем Бурденко в августе сорок первого года.
Жизнь ежедневно выдвигала новые задачи, угрожая захлестнуть потоком «первоочередных» и «неотложных» дел. Раненые поступали скачками: то придут на станцию один за другим семь-восемь эшелонов под разгрузку, то почти одновременно вдруг примчат пять поездов под погрузку. Принимай, осматривай, корми, оперируй, распределяй по госпиталям, других готовь к отправке. Только успевай, поворачивайся. Но и поворачиваться надо было с толком. Безотказная работа медицинского персонала, огромное напряжение человеческих сил требовали разумной организации и четкого ритма Подстегивая себя, мы сводили к минимуму часы отдыха, ели на ходу, всегда куда-то бежали… Жизнь требовала: ежедневно накормить до четырех-пяти тысяч раненых, разгрузить, перенести на руках сотни, а то и тысячи, прооперировать многие десятки и сотни, всех обеспечить покоем, уходом, питанием.
Санитарки и дружинницы обходили с огромными корзинами ряды стоящих, лежащих и прогуливающихся раненых. Они выдавали чудовищной величины бутерброды с маслом, сыром, колбасой, икрой; выдавали, опять набивали доверху корзины, снова шли кормить, снова наполняли, и так это шествие продолжалось с утра до вечера, с вечера до утра. Мы не могли усадить всех за столы и накормить. Помогли найти выход сами раненые. Старшина стрелковой роты, бывалый хозяйственник, обратился как-то ко мне:
