Во что я верую - страница 11
Раз уж природа, видимо, находилась в подчинении у весьма успокоительной механики; раз уж всё было взаимосвязано, как при взаимодействии колеса и ремня, приводящих в движение ось; раз уж время больше не существовало, коль скоро оно сводилось к сфере повторения раз и навсегда установленных движений этой огромной машины; и если, для понимания всего этого — но каким образом? впрочем, кому бы пришло в голову спохватываться об этом? — наш ум содержал в себе, благодаря учености математиков, код, ключ и инструкцию (хотя Александр Койре[24] и объяснил — благодаря какой уловке инструкция никогда не заставляет задумываться о самом механике); и раз уж мы сами находимся в природе, — то почему бы не применить инструкцию о пользовании этой здоровенной штуковиной к нам самим? Ведь мы представляем собой колесико в этой огромной машине, наш ум — это крошечный часовой механизм, свернувшийся клубочком где-то внутри здоровенной штуковины. Дорогу стимулу! Локк[25], например, — да и Кондийяк[26] — исходил из представлений о единичном, об атоме, об ощущении. Воззвав к ощущению (вариант XVIII века) или к стимулу (вариант XIX–XX веков), воссоздать ум составит для вас не больше труда, чем для сапожника смастерить при помощи кожи и гвоздей новую подмётку. А случись вам по ходу дела запамятовать, что механику эту сварганили вы сами, а сфабрикованный вами мир и своё всячески упрощённое отражение, которое вы усмотрели в зеркале, — это всего лишь очередное воплощение тех пыхтящих и сочащихся влагой машин, которыми мы так прежде гордились, — этого теперь никто уже не заметит.
Бихевиоризм, который так возмущает Артура Кёстлера, крысоподобничество профессоров в сюртуках или в свитерах, вызывающее справедливый гнев моих друзей Пьера Поля Грассе и Реми Шовена, — это всего лишь последнее по времени воплощение начавшегося в первые годы XVII века процесса упрощения — полезного и, в течение времени t, необходимого для развития познания; одним словом, налицо — приведение к простейшему виду, упрощение, в ходе которого материя сводится до пространства, что дало возможность приспособить разработанную на этом первоначальном этапе физику кажущейся действительности к тому простому математическому инструментарию, который мы получаем в своё распоряжение с появлением математического анализа.
Декарту были нужны животные-машины, ибо животная жизнь была для него помехой. Ум он поместил по одну сторону, а материю, которую он свёл к пространству, — по другую. Французский XVII век создал понятие «общества-машины», и этот добрейший г-н Ламеттри[27], скончавшийся у короля Пруссии от расстройства пищеварения, вызванного дыней, выдвинул мысль о человекемашине. Поистине, целая программа. Ламеттри — шут гороховый, по утверждению Вольтера, вызывавший смех; но Жак Моно, трагическим образом попадающий в ряд тех, кто сводит всё к механистической стороне дела, вызывает желание заплакать.
Новорожденной науке — ее подлинное рождение относится к XVII веку — на первых порах потребовалось фантастически сильное умение упрощать, которым были наделены Декарт и Галилей, эти — да-да! — великие богословские умы, каким был и величайший среди них Ньютон, в высшей степени ученый и богослов; возникла же наука из ложных (и частично верных) гипотез, и механистические догадки обеспечили ее продвижение гигантскими шагами в течение двух с половиной веков.
Двигаясь путем, который проложило естествознание, горстка не ведающих покоя фокусников и армия зевак применили эту систему к уму. Никому не приходило в голову, что буквальное понимание их идей приводит к гибели науки и сознательной жизни, отбрасывая человечество далеко назад по сравнению с возникшей за три миллиарда триста миллионов лет до того синей водорослью, сложность которой намного превосходит, как нам начинает открываться, самый действенный из компьютеров, разработанных фирмой Control Data. Намного превзойденным оказывается «передвижение на четырех конечностях», которым Вольтер иронически грозил зевакам, бежавшим за «женевским гражданином»
