Он подумал, не вызвать ли свидетеля, чтобы убедиться, что слух ему не изменил. Могла ли проникнуть в программу какая-нибудь уклончивость? Если это была шутка одного из подчиненных…
Машина не могла читать мысли, но была способна сопоставлять такие факторы, как визуальный образ, кровяное давление, расширение зрачков и другие детали.
— На самом деле это не шутка, Мартин. Угроза, о которой я говорю, реальна.
— Я понимаю. Хорошо, если ты не знаешь откуда она исходит, скажи, какова ее природа?
— Не знаю.
Ористано начал отчаиваться, но продолжил выяснение.
— Как угроза проявит себя?
— Я не знаю, Мартин. — В синтезированном голосе послышались нотки грусти.
Ористано начал подниматься из кресла.
— Думаю, пора вызывать главный штат.
— Нет, Мартин. Еще не время.
Ористано заколебался, не решаясь встать из кресла. Благодаря регулярным тренировкам, ежедневным заплывам, погружениям в холодную воду озера Люцерн и хорошим генам, он был в прекрасной форме. Мартин очень редко вспоминал о своем возрасте. Сейчас это случилось. Он заставил себя снова опуститься в кресло. — Ты сказал мне, что чувствуешь угрозу себе и всему человечеству.
— Да, — ответил Коллигатар.
— Но ты не знаешь природы этой угрозы, ее источника, или как она себя проявит.
— Правильно.
— И ты все-таки считаешь, что созывать главный штат еще рано?
— Тоже правильно. Потерпи, Мартин.
— Ты должен иметь какие-то данные об этой угрозе, иначе ты не смог бы определить, что это является угрозой.
— Очень жаль, Мартин, но у меня нет твердых данных, чтобы сообщить тебе. Однако я должен попросить тебя принять мою оценку. Я интуитивно чувствую угрозу.
«Я интуитивно чувствую». Ористано сел и стал обдумывать слова машины. Не существовало вопросов о том, что Коллигатар обладал сознанием, хотя его отношение к человеческому сознанию оставалось темой дебатов среди теологов, философов, физиков и кибернетиков. Когда ее спрашивали, машина реагировала на вопрос двусмысленно, не в состоянии высказать что-нибудь более глубокое, чем «я интуитивно чувствую, значит я существую». Хоть и хитроумное, но это заявление не могло быть принятым всерьез.
Конечно, Ористано, хорошо знакомый с километрами логических цепей, знал лучше всех, на что была способна машина. Но Мартин не очень беспокоился об этом. Его гораздо больше интересовала мораль Коллигатара. В этом он был уверен.
Ористано сидел молча, пока последствия удара, нанесенного первыми словами машины, не прошли, и его сердце стало стучать ровнее.
— Я был бы прав, решив, что опасность неминуема?
— Да. Она близка, но у нас еще достаточно времени, чтобы защититься.
— Как? Как, по-твоему, я смогу бороться с опасностью, когда ты не можешь определить ее природу, источник и противников?
— Вы, люди, одержимы временем. Запомни, что, когда я говорю о времени, мое представление о нем значительно отличается от вашего.
— Не читай мне лекций.
— Я не мог бы осмелиться на это. Просто напоминаю тебе, что когда я говорю, что у нас достаточно времени для защиты, этого достаточно, чтобы переубедить тебя.
Да, подумал Ористано, если прекратится цепь этих «я не знаю».
— Пожалуйста, еще чашку кофе, — попросил он.
— Баварского? — спросил модуль.
— Нет, турецкий. Самый крепкий, какой только ты можешь сделать.
— Да, сэр.
— Угроза, — сказал Коллигатар, — невероятно извилиста и чрезвычайно хитроумна. Я не уверен, что преступники сами не сознают, насколько они умны. Это может быть умышленным, попыткой смутить нас.
— Значит, их больше, чем один.
— Гораздо больше, нужно сказать. Эта-то сложность и страшна. Их замысел настолько тонок, что, вероятно, до конца не ясен самим создателям. В нем слишком изысканная логика. Если они сами не могут предсказать, как их угроза проявит себя, этого не могу ни я, ни любая защищающая меня служба.
— Мне кажется, что если бы ты мог принять на себя это очень трудное дело, то разобрался бы в делах.
— Я хотел бы, чтобы простой дедукции было достаточно, чтобы сорвать маску с лица угрозы, Мартин, но сейчас не тот случай.
Ористано провел пальцем по своим губам. Его мозг работал с предельной нагрузкой. Если природа угрозы слишком сложная или неясная для Коллигатара, не было никакого смысла бороться с ней.
