– Вот, ты сам выбрал свою смерть, – сказал мне Коэн, – ты умрешь от огня, как тот человек, что вошел в башню. Если бы ты посмотрел не на барабанщика, а на какого-то другого солдата из тех, что выстроены вдоль нижнего края карты, тот другой повел бы тебя другим путем, получил бы другой приказ и передал бы его кому-то третьему, а ты бы тогда отправился совсем в другую сторону и закончил свою жизнь по-другому, так, как было бы написано в другом приговоре. Но это твоя смерть, и лучшей тебе не надо. Впрочем, не стоит много говорить в уши. Даже Бог говорил со своим избранником уста к устам и избегал ушей как ненадежных…
– Тот день, – прервал его я, – это день моей смерти?
– Да, – ответил он.
– А Диомидий Суббота тоже видел свой день?
– Видел, – сказал он.
– И когда же его день?
– Совсем рядом…
Я вышел на свет дня и в дверях изо всех сил ударил Коэна. Он поднял шапку с земли, посмотрел на меня своим цыплячьим глазом и сказал:
– Тебе бы следовало поблагодарить меня. И еще кое-что тебе скажу. С этого момента мы с тобой братья, потому что наши смерти родные сестры…
Вот, это как будто все.
Между тем, как вам известно, в июне этого года Диомидий оказался в лодке Цревляра Бакича, недалеко от города Нови их застигла буря, и лодка перевернулась. С тех пор как он утонул, я только и делаю, что считаю свои дни, и наконец кое-что придумал. Разыскал опять Коэна и попросил его отменить или отодвинуть то, что мы видели на карте перед башней как нашу общую смерть. Уже по виду его бороды можно было судить наперед, что он собирался мне ответить.
– Это не в моей власти, – сказал он, – дату передвинуть нельзя.
Единственное, что я могу, – это сделать подарок себе на свой день рождения.
Я подарю одной из своих трех душ еще два дня жизни, лишних два дня жизни. Я возьму их от двух оставшихся душ, которые проживут на два дня меньше…
И вместо той даты, которая стояла на карте, он написал себе новую: 24 апреля 1739 года.
– А мне? – спросил я.
– У тебя не три души, а одна, так что ты не можешь делить свою смерть на три части».
* * *
После смерти своего товарища Диомидия Субботы, после Дубровника и полученного там нового предсказания Леандр отправился назад домой. Всю дорогу он шептал как молитву:
– Благодарю тебя, Боже, ты позволил времени расти. До бесконечности.
Ты дал ему пространство, чтобы расти и умереть. Потому что есть смерть, но нет рождения. Вот, время не рождалось, но оно умрет…
На берегу Дуная, недалеко от Белграда, Леандр был схвачен. Подошедший к нему турецкий офицер нежно поискал под его волосами ухо и сказал:
– Похоже, это тот самый. Вместо уха пупок. Отведите его к Дед-аге Очузу. Он его давно ищет.
– Как подумаю: с каких пор живу; как подумаю: никогда мне больше не жить… – шептал себе в бороду Дед-ага Очуз, устремившийся в 1739 году самым коротким путем на переполненный австрийскими войсками Белград, который лежал на месте слияния двух Дунаев (в этих краях еще со времен аргонавтов Саву называли «западным Дунаем»), В его отряде все знали, что командир поклялся раньше других турецких отрядов ворваться в город и захватить церковь Ружицы, посвященную Богородице. Вот почему отряд спешил проделать как можно большую часть своего пути с востока на запад до того, как солнце ударит прямо в глаза и заставит коней скакать отвернув голову в сторону, что замедляет скорость продвижения.
«Совсем не безразлично, каким путем двигаться к своей цели», – думал командир и искал особые подходы своему отряду, используя для этого совершенно неожиданные приемы. Дед-ага Очуз, прославившийся как мастер сабельного боя и охотник за головами, в 1709 году воевал против русских на Пруте и там видел, что русские генералы вместе со своим штабом возили за собой собственные балетные труппы, хоры и театральных актеров, которые развлекали их во время походов. С тех пор и он завел у себя певцов и музыкантов, и сейчас им было приказано сложить песню, в которой перечислялись бы названия всех населенных пунктов, через которые предстояло пройти на пути к Белграду. Из такой песни каждому солдату было бы ясно, что уже пройдено и сколько еще впереди. От захваченных пленных и проводников-христиан из местных певцы, музыканты и поэты узнавали названия всех близлежащих мест и составляли все новые и новые строфы о каждом участке пути, по которому проходил их отряд:
