С политической точки зрения наиболее явный смысл дела Мясоедова/Сухомлинова состоит в том, что оно, в ряду многих других событий, подготовило почву для Февральской революции, содействуя девальвации авторитета и престижа императорской династии. Если Мясоедов был шпионом, то возможности для его злоумышленной деятельности были созданы прежде всего благодаря покровительству В.А. Сухомлинова. В таком случае можно предположить, что предателем был и сам Сухомлинов. А если главой Военного министерства его назначил лично Николай II, если император, доверяя своему министру, во всем с ним советовался, то что же можно сказать о степени разумности монарха, о его способности управлять страной? А сотни тысяч погибших на фронте — получается, эти жертвы были бессмысленными, явились лишь следствием измены, которую по глупости пропустил или вероломно подстрекал кое-кто из высшего руководства страны? В 1915 и 1916 годах такого рода логические выводы получили широкое хождение как среда гражданскою общества, так и на передовой, в окопах>33. Дело Мясоедова/Сухомлинова, возможно, нанесло монархии еще более сокрушительный удар, чем темные и гнусные слухи о Распутине. Сами имена Мясоедова и Сухомлинова стали синонимами «предателя», как сорок лег спустя имя Квислинга. После захвата власти большевиками известный историк Ю.В. Готье оставил в своем дневнике откровенную запись: «Чем больше думаешь, тем все яснее становится, что общество, породившее Николая II с его Распутиным, Мясоедовых и Сухомлиновых… должно было кончить тем, чем оно кончило»>34. Иными словами, Готье, который отнюдь не был радикалом, утверждал, что предательство военных продемонстрировало сплошное разложение самих основ системы, что могло служить оправданием ее кровавого революционного уничтожения. Как мы увидим далее, эта история создала особую грамматику измены, где традиционный монархизм, многие поколения сплачивавший империю, стал синонимом не преданности, а прямо противоположного.
В неменьшей степени это дело оказалось разоблачительным и для партийной политики и российской политической культуры — как накануне 1914 года, так и в эпоху войны. Возникновение в России политических партий, взаимная ненависть между всеми назначавшимися царем правительствами и Думами, окостенение политических позиций во время войны, постепенное формирование Прогрессивного блока — все эти темы были объектами множества монографических исследований как русских, так и иностранных авторов. Дело Мясоедова/Сухомлинова проливает свет на одно отвратительное обстоятельство: русская политика в эпоху так называемого конституционного эксперимента на деле была безгранично жестокой и абсолютно беспринципной борьбой за власть. Историки последних лет старого режима в России часто обращают внимание на неразборчивость большевиков в средствах («тактическую гибкость», на языке их поклонников), на продажность министров, на упадок нравов в высшем обществе и на неспособность Николая II управлять страной. Однако поведение некоторых политиков, как либеральных, так и консервативных, а также кое-кого из генералитета в деле Мясоедова/Сухомлинова в нравственном смысле оказалось столь чудовищным, что невозможно не содрогнуться>35. Принести в жертву политической целесообразности жизнь невинного человека — это подлость. Но еще большая подлость — разбить его семью, обесчестить страдальца и самое его имя смешать с грязью. Те, кто приложил к этому руку, вероятно, для успокоения собственной совести упирали на благородство цели или требования национальной безопасности, но в конечном счете совершённое ими было не только дурно, но и опасно. Созданная и распространившаяся их усилиями удушливая атмосфера ненависти и параноидальной подозрительности не рассеялась и после падения царского режима. Ее ядовитое влияние подтачивало как действия России на фронтах, так и попытки Временного правительства, сменившего царскую власть, управлять страной.
Обратимся к общественному мнению. Почему столь шаткие доказательства вины были восприняты широкими кругами гражданского общества с таким полным доверием? Конечно, во многих воюющих государствах опыт Первой мировой войны породил истерию на внутреннем фронте
