Именно в этот примечательный день сформировался мой ритуал выхода на сцену. У одних певцов есть кроличья лапка на удачу, у других — счастливое нижнее белье. Лучано Паваротти, прежде чем запеть, нужно найти на сцене гнутый гвоздь, и помогай господь тому несчастному певцу, который вздумает нарядиться в сиреневое в его присутствии. Ренату Тибальди к кулисам всегда сопровождала помощница Тина с фотографией матери Ренаты Джузеппины и маленьким плюшевым мишкой; перед выходом на сцену фотографию Рената целовала, а мишку щипала за нос. Лили Понс накануне выступления всегда мучилась желудком. Биргит Нильсон любила выпить черного кофе в своей гримерной до выступления, а после — бутылочку пива «Туборг». Некоторые певцы вообще не могли обойтись без алкоголя. Известны и «сексуальные» приметы. Как-то жену одного дирижера спросили: «Каково это, быть замужем за великим дирижером?» На что она ответила: «Он не может накануне, он занят в день концерта, он слишком устал на следующий день — и у него три концерта в неделю!» Самые распространенные ритуалы связаны с едой, их так много, что все и не перечислишь. Ну а лично я довожу окружающих до состояния полнейшей истерии — признаться честно, терпеть не могу переживать в одиночку. Как будто есть определенная порция паники, и я либо всю ее беру на себя, либо делюсь с близкими. Моя сестра Рашель много лет подряд исполняла обязанности штатного паникера. Перед выступлением я нагоняла на нее ужас своими «Я не могу выйти на сцену!» и «Я боюсь!». Несколько лет назад она в конце концов заявила, что сыта по горло треволнениями, хватит. Она знала, что я справлюсь сама, и хотела спокойно сидеть в зале, наслаждаться представлением вместе со всеми, а не сходить с ума, гадая, смогу я взять высокие ноты без петухов или нет. С моим послужным списком новую жертву найти не так-то просто, так что теперь я терзаюсь в одиночку. Наверное, следовало бы поместить объявление в газету: «Требуется любитель оперы с опытом заламывания рук; истерики и паранойя приветствуются». К счастью, этот ритуал я приберегаю для особо торжественных случаев, во всех прочих — с радостью жду выступления.
Я очень многому научилась в Потсдаме, но главное — полюбила упражнения. В детстве я старательно учила роль и даже помыслить не могла о том, чтобы пропустить репетицию. Упражнения же ассоциировались у меня с музыкальными инструментами — фортепиано, скрипкой и альтом. Видит бог, я извлекала струнные инструменты из-под кровати в день урока, счищала с них пыль, заметая следы собственного безделья и надеясь, что преподаватель не догадается. Теперь, когда я серьезно начала учиться музыке, я поняла, что заниматься надо постоянно, — если бы я хотела стать пианисткой, то не вставала бы из-за фортепиано. Я посещала репетиционную изо дня в день, покрышки моего любимого велосипеда, «Джорджа», знай себе поскрипывали по снегу. Мне так нравилось входить в это небольшое пустое помещение. Шагая по коридору, я слышала, как в соседних аудиториях поют, играют на скрипке и других инструментах, но мой класс был только моим. В течение двадцати-тридцати минут я разрабатывала голос (добросовестно переписав у Пат все упражнения), а потом шлифовала заданную песню или арию, пытаясь на слух уловить собственные ошибки. Чем больше я занималась, тем быстрее справлялась с поставленными задачами. Именно тогда во мне проснулась истинная страсть к пению, к изучению каждого нюанса волшебного инструмента, называемого голосом. Мне до сих пор кажется чудом, что любой желающий может научиться хорошо петь: координация непроизвольных мышечных сокращений — настоящая загадка. Очень приятно петь перед аудиторией, в большом зале, но петь самой себе — нота за нотой, слово за словом, фраза за фразой — еще увлекательнее. Так я и начала учиться.
Большое влияние Пат оказала на меня и в том, что касается репертуара. Она собрала прекрасную коллекцию музыки, и для любопытного исследователя это был такой же лакомый кусочек, как в прежние времена полная тайн и сокровищ мамина музыкальная комната. Я разучивала песни Петрасси и обожаемый мною гимн Бриттена, камерную музыку и немецкие арии Гайдна и Генделя. Как только Пат убедилась, что у меня хорошие данные и я быстро учусь, она познакомила меня с забытыми песнями. Как-то она вручила мне на вид очень старый и потрепанный нотный лист. Это был «Месяц мой» Дворжака, который я разучила по-английски. Тогда мы и представить не могли, как сильно эта ария повлияет на мое будущее. Просто я была похожа на открытый колодец, готовый поглотить все, что в него попадет. Пат же не только тренировала мой вокал, но и формировала мое музыкальное чутье.
