Это случилось давно, в седой древности, когда Дионис, сын Зевса, шел по Элладе к лестнице на Олимп, а Персей, сын Зевса, стоял у него на пути. Седая древность — время, где враки сплелись с правдой, как любовники на ложе, и правда уже зачала ребенка. Седая древность — почему бы и не вчера?
Фивы, родина Диониса, отвергли бога-земляка. Женщины уже плясали на вакханалиях, но мужчины оставались неприступны. «Бог? — спросил Пенфей Фиванец. — В погреб его, под замок!» И погиб, разорван буйными менадами в клочья. Трое их было, плясуний с руками из меди. Трое сестер, родных Дионисовых теток по матери. Агава, мать бедняги-Пенфея; Ино, кормилица нового бога; Автоноя, чей сын Актеон в облике оленя будет вскоре разорван собаками. Кроме сына-оленя, была у Автонои дочь-лисичка, рыженькая Алепо. Тринадцати лет от роду возлюбила она Диониса пуще света белого. Всю себя отдала: эвое, Вакх! Эван эвоэ! Яростней вихря кружилась в танце, крича, отдавалась сатирам; днем и ночью носила бассару — одежду из лисьих шкур. И бог снизошел к Алепо. Шли годы, весна сменяла зиму, а девочка-лисичка оставалась юной и прекрасной. Фивы боялись Алепо. Радовались, что в город Дионисова Лиса заходит редко. Все больше она скиталась в лесах, славя Вакха пляской. С мужчин, встретившихся на пути, Алепо брала дань — семенем. Казалось бы, что за беда? Ведь не жизнью… Да только возвращались мужчины домой бесплодными и бессильными, отныне и навеки. Рыдали жены, мрачнели старики, видя, как прерывается род. И вот однажды собрались мужи, пылая гневом, нашли в чаще девочку-лисичку, подняли копья, разящие без промаха…
И бог вновь снизошел к Алепо.
Обратилась девочка-лисичка в лису-львицу с огненным хвостом. Разбросала мужей по поляне. Но крепки оказались мужи фиванские, даром что бесплодные. Встали плечом к плечу: клыки зверя? хвост из пламени? Так и копейное жало не из пуха лебяжьего! Ну-ка, отведай! Испугалась Алепо, бежать кинулась. Тут и узнали фиванцы про щедрость Диониса. Ветер отстал от бегущей Алепо. Молния, должно быть, и та отстала бы. Вернулись мужи в Фивы, отыскали слепца-Тиресия, лучшего из прорицателей. Не бейте зря ноги, сказал Тиресий. Таков дар бога: никто не сумеет настичь Дионисову Лису. И бойтесь — прогневили вы девочку-лисичку.
Ждите беды.
Случилось по слову Тиресия. Запылали поля вокруг Фив. Зажглись деревни и предместья. Огонь лисьим хвостом кружился на ветру. Горели ячмень и пшеница. Пеплом становились дома окраин. Жестоко мстила Алепо обидчикам. Вновь пришли мужи к Тиресию. Выкупа ждет лиса, вздохнул слепец. Бесплодны стали, детьми откупитесь. Раз в месяц жертвуйте ей мальчика — отстанет. «Да где ж ее найти? — охнули мужи. — Куда дитя вести-то?» В пещеру близ Тевмеса, указал прорицатель. Есть такая по дороге из Фив в Халкиду. Приведите и оставьте, она подберет. Иначе — голод и разорение.
Так и стала из Дионисовой Лисы — Тевмесская лисица.
Чудовище, проклятие Фив.
* * *
— Очищу, — сказал Креонт. — Свадьбу вам сыграю. Только убей.
— Как? — безнадежно спросил Амфитрион.
Иди в Фивы, подумал он, и встреть судьбу. Ядовитое пророчество; ядовитая судьба. Страшное чудовище можно взять отвагой. Сильное чудовище можно взять хитростью. Хитрое — силой. Но чем взять чудовище, которое ты не можешь догнать? Оно умчится прочь, а ты останешься, как дурак, со всей своей силой, отвагой и хитростью. Вот он, залог очищения: соверши подвиг, который нельзя совершить.
— Не знаю. Как сумеешь. Кто у нас герой?
— А кто у нас герой?
— Ты — правнук Зевса. Внук Персея, Убийцы Горгоны. Сын Алкея Могучего, который чуть не убил Птерелая Неуязвимого. И ты еще спрашиваешь: кто — герой?
Сын Алкея, вздрогнул Амфитрион. Сын хромого Алкея? Нет, сын Алкея Могучего, который чуть не убил… Вот, значит, как они думают здесь, в Фивах. А может, не только в Фивах. Жаль, мы с отцом… И он еще раз вздрогнул от простого, обжигающего, забытого, казалось, навсегда: «мы с отцом».
— Дом тебе отдам, новый. Для себя строил, у Платейских ворот. Лучших зодчих оплатил, Трофония с Агамедом. Для себя ведь…
Чувствовалось, что дома Креонту жалко. А ведь отдаст, не соврет. Ровесник Амфитриона, фиванский басилей спал с лица, сутулился при ходьбе. Высокий лоб покрыла сеть морщин. Призрак Тевмесской лисицы, истребительницы детей, преследовал Креонта днем и ночью.
