Издалека доносились крики. Кто-то причитал, подвывая — уныло, безнадежно. Не понять: за углом, на соседней улице, за рыночной площадью. Мироздание дало трещину. Расстояния лгали, звуки глохли в двух шагах — или долетали с края света. Жара и холод накатывали плотными слоями, гарь мешалась с ароматами мирта и критских благовоний.
Время уходить.
Чудом выжившему городу нет дела до одинокого изгнанника.
Никто не встретился ему по дороге, кроме призраков, мелькавших в отдалении. Были то горожане или плоды его лихорадочных фантазий — Амфитрион не знал. Микены обезлюдели, но зашевелились дома и улицы. Зажили странной каменной жизнью, обычно скрытой от досужих взоров. Изгнанник — считай, мертвец. Мертвецу позволено видеть все. Тени домов — старшие братья теней, сидящих по углам брошенного жилища — вытягивались, съеживались, блекли и вновь наливались чернотой, превращаясь в бездонные провалы, двери в недра Аида. На стенах плясали кровавые блики — пятна лихорадочного румянца. Здания вели, не сходя с места, завораживающий танец, пытаясь вовлечь в него путника.
«Ты наш! — шептали камни. — Тебе нет места среди живущих…»
— Ложь!
«У тебя нет имени… нет родства…»
— Я — сын Алкея! Внук Персея! Правнук Зевса!
«Пустой звук… бессмыслица…»
Амфитрион засыпал на ходу от этого шепота. Наконец не выдержал — остановился, потряс головой, и наваждение сгинуло. Улица, отсветы пожара. В десяти шагах позади, за углом, притаился человек. Не призрак — человек. Обычный. И тень обычная — лежит на земле, помалкивает. Прошлое кралось по пятам, выжидая удобного момента. Зачем? Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться. Кому-то, в отличие от самого Амфитриона, разница между изгнанником и мертвецом казалась весьма существенной. Еле сдерживаясь, чтоб не расхохотаться, он двинулся дальше. Встал на перекрестке, словно размышляя, куда свернуть. Преследователь мышью юркнул в проулок — на миг позже, чем следовало.
Ну что ж…
Амфитрион свернул налево. Под сандалиями хрустели черепки и щебень. Шесть шагов хрустели. Семь шагов. А на восьмом перестали, когда он скользнул вдоль стены обратно. Меч остался в ножнах, нож — за поясом. Живьем. Только живьем. Чтобы узнать: кто послал? Легкая, торопливая поступь. Ближе. Еще ближе…
— Стой!
Он все рассчитал. Руки рванулись к горлу преследователя, едва тот шагнул из-за угла. Все верно, кроме одного пустяка. Жесткие пальцы ухватили воздух над головой низкорослого мальчишки. А мальчишка с перепугу шлепнулся на задницу.
— Ликимний, ты?!
— Я, — икнул наемный убийца.
— Что ты здесь делаешь?
— Я… — Ликимний отчаянно дрожал. — Я с тобой!
— Иди домой. Я ухожу из Микен.
— Я с тобой! — набычился упрямец. — Я не хочу домой! Я боюсь.
— Чего?
— Всего. Всех. Братьев убили, отца убили. Мама — рабыня. Я ей сказал: не могу больше. Иначе и меня убьют.
— Никто тебя не убьет…
«Кому ты нужен?» — едва не брякнул Амфитрион.
— Убьют! Я сын ванакта. Они всех убьют! Чтоб на тронос сесть.
— Кто — они?
— Все. Они — все. И везде.
— Боишься, значит? А со мной — не боишься?
— Боюсь, — кивнул честный Ликимний. — С тобой тоже боюсь. Но с тобой — меньше. Я тебя возле дома ждал. Долго. Я жду, а ты не идешь. Я жду, а ты…
Он заплакал. Амфитрион ясно представил: мальчик, десяти лет от роду, полночи ждет на пустынной улице. В темноте, озаряемой сполохами пожарищ. Горит родной город, на который едва не рухнуло небо. Мечутся, кричат люди. Вокруг мрак, плач и ужас. А он ждет. Единственный человек, которому он доверяет, но которого тоже боится, где-то пропал…
— Я никто, — в горле скрипел песок. Слова царапали гортань. — Изгнанник. Ни родичей, ни очага. Куда тебе со мной?
— Я — твой брат! И наши отцы — братья!
Ликимний встал. Отряхнул хитон, поправил сумку, сползшую с плеча — такую же, как у Амфитриона, только меньше. Похоже, парень собрался заранее. От Ликимния за стадию несло страхом. Тем страхом, который, дойдя до последнего рубежа, превращается в отвагу. Такое случается раз в жизни, и каждый случай достоин, чтобы аэды пели о нем на всех перекрестках.
— У тебя есть родичи, — сказал сын ванакта. — У тебя есть я. Пошли, а то я боюсь.
