Сыновья протестуют.
— Тихо! На нас никто не нападает. Хотите прослыть дураками?!
С явным разочарованием юноши опускают оружие.
— Рассказывай, — велит хозяин Микен гонцу. — С начала и по порядку.
Гий шагает вперед:
— Вы уехали, а днем прибежал гонец из Навплии. Телебои, мол, высадились. Басилей приказал: «К оружию!» И возглавил…
— Почему за мной не послали?!
В голосе Электриона клокочет едва сдерживаемый гнев.
— Долго! Пока туда, пока обратно…
— Продолжай.
Не в силах хранить спокойствие, ванакт мерит зал шагами — из угла в угол. «Семейная черта? — предполагает Амфитрион. — Когда волнуемся, места себе не находим…» Рассказ Гия краток. «Ну зачем, зачем я потащился в Микены?! — пальцы в бессильной ярости сжимают рукоять меча. — Не мог день-другой обождать?!» Словно наяву Амфитрион видит, как отца привязывают к колеснице. Калека идет в бой. «Когда спасаешь кого-то — спасай. Не думай, как при этом выглядишь…» Не эти ли слова толкнули хромого Алкея на выручку навплийцам? Запоздалый стыд обжигает щеки. И ты, щенок, еще смел укорять отца?!
Старшего Персеида?!
Берег. Ладья на песке. Копье со свистом уходит в полет. Падает кормчий. Ай да отец! С первого броска! Он ведь никогда не воевал… Ярость вожака телебоев. Истошное ржание. Треск опрокидываемой колесницы. Куда вы смотрели, земляки, дети Ехидны? Калека-басилей — единственный мужчина в отряде! Ну почему сына Алкея не оказалось рядом?! Вместе они бы…
Потупленные взоры. Позорное возвращение в Тиринф.
— Жив! — выдыхает Амфитрион. — Хвала богам!
— А пираты?
Ванакт ждет ответа.
— Уплыли, — Гий пожимает плечами. — Чего им ждать? Пока мы войско соберем? Отец лазутчиков отправил — проследить. А меня — в Микены…
С опозданием до Амфитриона доходит, о каком «отце» говорит Гий. Ну конечно же, о своем! Филандр всегда был правой рукой басилея…
— Что с моим братом?
— Лубок на ногу наложили. Лекари от него не отходят. Уверяют: поправится. Но ходить еще долго не сможет. Думаю, это не страшно. Басилей и раньше был не из ходячих…
— Я еду в Тиринф!
Это произносит не Амфитрион. Позже молодой человек дорого дал бы, чтобы первым сказать заветные слова. Увы, мечтами прошлого не изменить. Перед ванактом стоит Анаксо — жена Электриона, старшая дочь Алкея. Заметно постарев за годы семейной жизни, располнев от многочисленных родов, сейчас Анаксо скинула десяток лет, готовая сорваться с места — мчаться, ехать, бежать!
— Мой отец ранен. Ему нужна помощь, уход…
— Ты останешься дома! — с раздражением бросает Электрион.
— Это мой отец!
— Замолчи, женщина.
Ванакт хрипит. Все слышат рык разбуженного зверя.
— Если у тебя нет сердца…
Тяжелая оплеуха швыряет дерзкую на пол.
Тишина берет мегарон в плен. Чуть слышно трещит пламя в критских светильниках — массивных треножниках из бронзы. Хмыкает старший из сыновей Электриона. Остальные смеются. «Правильно! — звучит в смехе. — Рожденная прясть должна знать свое место. Ну, мать — что с того? Даже Гере Хранительнице запретно повышать голос на божественного супруга!» Только что юноши были готовы умереть, защищая мать и сестру. Они готовы и сейчас — ворвись в зал враги, Электриониды встретят их копьями. Это не мешает братьям смеяться над матерью, которая ворочается на утоптанном полу. Венчики пыли берут Анаксо в кольцо. Женщина оглушена. Она стонет сквозь зубы — и из-за мужских спин вылетает бешеный вихрь. Облако разметавшихся волос — черной тучей. Плащ цвета морской волны — крыльями.
Взгляните, Олимпийцы — грозный мотылек!
— Мама! — Алкмена падает на колени рядом с матерью. — Вставай…
Гневный взгляд прожигает братьев насквозь. На дне двух смоляных озер горит отраженное пламя светильников. Кажется, стены вот-вот вспыхнут.
— Герои!
Презрение затапливает мегарон, вытесняя тишину.
— Богоравные! Сосуды доблести! Персеиды!
Амфитрион каменеет. Ему чудится: в зале воскресла бабушка Андромеда.
— Где вы были? Где?! Мой дед, хромой калека… Единственный — Персеид!
В мрамор превращаются все.
— А вы… Бейте нас, герои! Меня, маму — бейте, могучие!
Такие слова — смертный приговор. Это мои мысли, думает Амфитрион, любуясь самоубийцей. Я, воин, промолчал. Она же…
