Чатраги расхохотался совершенно искренне.
— Дорогой Тадэма, без вашего совета они не додумаются даже до этого.
Полковник холодно усмехнулся и пожал плечами. Я подумал, что с него станется и проинструктировать своих парней на этот случай.
На следующий день рано утром на разведку улетели еще два вертолета, ощетинившиеся пулеметами, как ежи. Из всех иллюминаторов торчали стволы, а когда вертолеты оторвались от земли, под брюхом у каждого я разглядел еще и по две скорострельные пушки среднего калибра.
Полковник, торжественный, в ловко сидящем мундире, сам провожал их, стоя на бетонных плитах площадки. Взлетая, вертолеты подняли такой ветер своими винтами, что вся свита полковника вынуждена была отвернуться, с кого-то снесло фуражку, но Тадэма, прямой, как струна, даже не шелохнулся, продолжая держать под козырек правую руку, пока вертолеты не скрылись за вершинами деревьев. Лишь после этого он торопливо покинул площадку — пошел поддерживать связь с улетевшими.
Судя по всему, долгое время все шло нормально. И только когда всех, кто шатался по базе без дела, сдуло, словно ветром, а лейтенанты забегали на цыпочках, я понял, что опять что-то случилось.
Я вышел в коридор. Было непривычно тихо, лишь где-то этажом ниже драл глотку не в меру ретивый капрал, да и тот скоро замолчал. Я направился к Чатраги, попытаться что-нибудь выяснить, но комната его оказалась пуста. На столе валялись сигареты, иллюстрированные журналы и куча книг. Я решил дождаться его прихода. Чтобы скоротать время, я открыл шкафчик, где специалист по неопитекам держал свои спиртные запасы, и извлек оттуда начатую бутылку коньяка.
Чатраги явился примерно через час.
— Ну и дела! — сказал он с порога, увидев меня. — Объявлен крестовый поход: завтра выступаем в верховья Дизары.
— Что опять случилось, Ник?
— Неопитеки, кажется, снова уничтожили наши вертолеты. Во всяком случае, в эфире их нет. Связь оборвалась мгновенно. Шли самые обычные сообщения — что видят, где пролетают, и вдруг — шум, треск и все оборвалось. Успели разобрать только два слова — что-то похожее на «голубые шары». Откровенно говоря, я начинаю жалеть, что втянул вас в эту историю.
Он со страшно усталым видом подошел к своей койке, поправил подушку, постоял, задумчиво опустив голову, и осторожно, как-то нерешительно, прилег. Вид у него в эту минуту был растерянный, таким я его еще не видел.
— Вы думаете, это сделали неопитеки? — спросил я, досадуя, что невольно задаю тот же вопрос, что и Тадэма
— Ничего я не думаю, — вяло сказал Чатраги. — Я сообщаю только факты, как говорит наш друг полковник. Кстати, он меня опять сегодня спрашивал об этом.
Чатраги закрыл глаза и, кажется, задремал. Я встал, собираясь уходить, но Чатраги вдруг открыл глаза и потянулся к бутылке.
— Давайте, Рэй, пропустим по одной. Я чувствую, что нам еще не скоро удастся посидеть вот так — не торопясь, в спокойной обстановке... Да, не скоро... Или вообще никогда, nevermore, как говорит ворон у Эдгара По.
— Ну зачем же так мрачно, — сказал я, усаживаясь за стол. — Мне почему-то кажется, что все обойдется.
— Да, да, конечно, — рассеянно согласился Чатраги и наполнил знакомые уже мне пластмассовые стаканчики.
— Я сегодня намерен напиться до освинения, — с усмешкой заявил он, прищурился, словно прицеливаясь, и одним глотком осушил свой стаканчик
Я немного отпил и осторожно задал Чатраги вопрос о том, не кажется ли ему, что он несколько злоупотребляет крепкими напитками.
— Представьте себе, Рэй, кажется, — ответил Чатраги и тут же налил еще. — Но без этого мне было бы чертовски грустно жить на свете. Эта дрянь обладает чудесным свойством растворять тот отвратительный осадок, что оседает на дне души при виде всего, что мы насобачились делать в этом мире.
Он выпил, вздохнул и посмотрел на меня увлажнившимися глазами.
— Да, насобачились, научились кое-чему: биология, химия, физика и прочие наши нехитрые тайны. Но со всем этим хозяйством мы подобны ребенку, которому вдруг попали в руки спички — он их зажигает, радуется, что способен это делать, хихикает, глядя на пламя, и не понимает, дурачок, что он может сгореть вместе с домом. Так же и мы, с той лишь разницей, что рядом нет взрослого, который мог бы отобрать у нас эту опасную игрушку. Нет, вы только подумайте, Рэй, — человечество — наконец-то! — достигло желанного могущества: оно может уничтожить само себя! Какой триумф ума! Боже, боже... — Чатраги отчаянно замотал головой, словно от невыносимой зубной боли. — Просто так взять и перебить друг друга нам показалось делом не столь уж надежным — Вдруг кому-то не захочется умирать и он возьмет да помешает. И вот Моллини, благодетель человечества, создает неопитеков. Эти-то уж сработают чисто, не посрамят надежд, и уже нашему поколению, быть может, выпадет счастье быть свидетелями конца света, о чем писал в своих сумеречных откровениях наш Жу-жу. За это его, видимо, следует причислить к лику святых. Евангелие от Жу-жу! Как вам это нравится?
