Иногда на их пути попадались тропинки, но яйцо словно понимая, что такие богатыри как они прямыми дорогами не ходят, перекатывалось через них и уводило их куда-то в глубь леса. Избор шел первый, за ним — Гаврила, а Исин последним. Хазарин шел, разговаривая сам с собой. Воевода несколько раз недовольно оборачивался, но хазарин говорил не громко и его бормотание ловили и комкали ладошки березовых листьев.
— Песиголовцы, пожар, камнепад, река из грязи, — выводил он за спиной Гаврилы. Масленников посмотрел на небо — солнце стояло уже высоко, и он повернулся так, чтобы тень была перед ним. Увидев лицо Масленникова хазарин спросил у него.
— Ты как-то этот ветер называл?
— Самум….
— Пожар, камнепад, река из грязи, самум…
С каждым словом в его голосе прибавлялось уважения к самому себе.
— Все преодолели, все превозмогли!
— Ну почему все? — не согласился с ним Гаврила. Ветка прошла сквозь его голову и хазарин, чтобы не оцарапаться отвел ее. — С нами много еще чего не было… Наводнения, например, снежной бури..
— Это летом-то? — хмыкнул хазарин. Ветка распрямилась и осталась в прошлом.
— А чума? А песчаная буря? — спросил задетый тоном сотника Гаврила. — А если они все то, что уже было, по второму разу попробуют?
Исин посмотрел на него, потом, на Избора, и обрадовано улыбнулся.
— Хорошо бы… Я тогда второй халат себе возьму. Тебе-то он все равно пока ни к чему..
Вскоре яйцо наткнулось на тропу, которая чем-то отличалась от других в этом лесу и покатилось по ней. Они шли по ней всю вторую половину дня и весь вечер, до тех пор, пока тонкий рожок месяца из туманной полоски не превратился в острый клинок, подвешенный над их головами. Они не думали о ночлеге, полагая, что ночь сама позаботится о них. Так оно и вышло.
Избор, шедший впереди остановился и предостерегающе поднял руку. Исин с Гаврилой замерли, осторожно поставив занесенные для очередного шага ноги. Гаврила вслушивался в тишину, изредка на прерывающуюся птичьим свистом и ничего не слышал.
— Что там? — наконец спросил он. — Ничего не слышу.
Дорога перед ними поворачивала, и ее продолжение скрывала рощица молодых березок. Оттуда, из-за деревьев, донеслось звяканье. Металл стучал о металл. Избор даже готов был поклясться, что звенит серебро… Точно также звенели серебряные подвески, что всегда носила княгиня Ирина.
— Ох уж эти повороты… — прошептал воевода. — Не люблю поворотов…
— Что же их любить? — отозвался тоже шепотом Гаврила. — Для засады самое милое дело. Лучше места не знаю…
— Засада?
Сквозь грудь Гаврилы просунулась голова сотника. Даже не удивившись его появлению, Избор озабоченно ответил.
— Была бы засада, то сидели бы тихо…
Звяканье не стихло. Оно постепенно удалялось в глубину леса.
— Да и не сидят они. Идут.
Гаврила по привычке вытащил меч.
— Я схожу посмотрю.
Сказал так, что непонятно было, предложил он это или просто поставил в известность. Расставив руки в стороны, чтобы ненароком не звякнуть металлом о металл он канул в темноту. Избор тихонько выругался и поднял с земли яйцо. Едва он успел убрать его, как вернулся Гаврила.
— Там люди, — улыбаясь сказал он.
— Ясно, что не лошади…
Гаврила покачал головой.
— И лошади тоже есть при телегах… И даже верблюды.
Избор посмотрел на него с недоумением.
— Тебя там, в темноте, никто копытом по башке не задел? Верблюды-то откуда?
— Купцы с востока, — объяснил богатырь. От его слов в воздухе запахло благовониями.
— Хорошо, что не остроголовые, — сообразил Исин. — На ночь глядя такое было бы слишком.
— Много их?
— Десятка два…
— Что делают
— Молятся…
Избор достал ножи, потрогал остры ли…
— Богобоязненные…
— Знаем мы этих богобоязненных, — ответил осторожный хазарин, глядя как блестит сталь.
