– Мне нужны остальные!
– Ты хочешь, чтобы я увеличил цену, Саймон Векслер? – Торговец пронзительным взглядом уставился в глаза старого антиквара.
– Н-нет… – пролепетал напуганный старик.
– Оборудование и необходимые технологии я доставлю после оплаты. И еще… – он склонился над ухом старика и прошептал, указывая глазами в сторону двери. – На твоем месте я задумался бы о смене лечащего врача.
Незнакомец поднял с пола пирамидку, поставил ее на стол и… мгновенно растворился в воздухе. Стоящий в этот момент под дверью доктор Нортон, резко отпрянул от замочной скважины и широко раскрыл глаза от охватившей его тело дрожи. Происходящее в кабинете показалось ему сценой из какого-то мистического фильма.
Старик медленно приходил в себя, переваривая последние слова визитера. Начальник разведки Фокс тоже считал, что этот крысиный выродок в белом халате, стучит на Саймона правительству.
Ну что же, невелика потеря. Векслер перевел взгляд на три пробирки, в которых потенциально содержался самый дорогой материал в истории его планеты. После презентации Торговца он уже знал, как они работают, но все еще сомневался в реальности произошедшего. Он обязательно сначала все проверит лично.
Теперь осталось лишь понять, как достать эти чертовы красные алмазы до конца срока.
Лос-Анджелес. 18 апреля 2035 года.
– Я больше не могу работать в таких условиях! – в сердцах выкрикнул ученый обращаясь то ли к жене, находившейся в соседней комнате, то ли ко всему миру сразу.
Доктор физико-математических наук, один из величайших умов современности Дэвид Рассел, поднялся из-за компьютера и вышел на крыльцо своего частного особняка, расположенного на одной из окраин Лос-Анджелеса. Мужчина дрожащими руками извлек из твердой пачки обычную сигарету, закурил ее с третьей попытки и задумчиво уставился на звездное небо, погрузившись в воспоминания.
Почти тринадцать лет назад у них с Марией получилось. Ребенок, которого они столько лет безуспешно пытались зачать, наконец-то появился на свет. Как сейчас он помнил этого круглолицего розового пухляша весом аж в четыре с половиной килограмма. Тогда они ощущали себя на седьмом небе от счастья. Полное медицинское обследование показало, что парень абсолютно здоров и не имеет никаких отклонений.
Первые два года жизни ребенка отец и мать не могли нарадоваться на свое чадо. Мальчик был очень спокойным и доставлял хлопот меньше, чем многие дети в его возрасте. Он рано начал ходить, и единственное, что омрачало обоих родителей: американского профессора, и русской ученой, доктора медицины Марии Дубровской – маленький Макс никак не хотел разговаривать.
А потом случилось страшное. Очередное обследование, проведенное в три года, показало наличие необычной аномалии в левом полушарии. Никто из врачей не смог диагностировать ее природу точно. Единственный диагноз, который они смогли поставить – аутизм, и, с определенной вероятностью – савантизм. Современные средства диагностики позволяли делать столь смелые утверждения, но вот лечения заболеваний такого рода как не было десятки лет назад, так и не появилось по сей день.
С того самого дня их жизнь превратилась в бесконечную череду попыток изменить невозможное. Мария бросила изначально выбранное направление в науке, полностью посвятив себя ребенку и изучению нейробиологии. Но отчаянные попытки познать тайны человеческого мозга так и остались попытками. Максу наняли с десяток известных специалистов и докторов, которые провели с ним сотни часов. Результат был неутешителен – мальчишка в двенадцать лет не может поднести ложку ко рту, чтобы не пролить суп, а уж о таких вещах, как самостоятельно завязать шнурки и речи быть не могло.
Он смог освоить речь, но говорил так редко, что родители забывали какой у него голос. Он никогда не смеялся и почти не плакал, даже при внезапном громком шуме, как это часто делают дети с подобным диагнозом. Пожалуй, только попытки пересадить его с любимого места на новое неизменно оканчивались истерикой.
В четыре года он научился читать на русском и английском, быстро освоил интернет-серфинг, что было неудивительно, так как саванты рано, или поздно, проявляют потрясающие способности в определенных областях науки. И это могло бы стать минимальной компенсацией за неизлечимую болезнь, если бы родители сумели найти подход к его гениальности. У парня обнаружился абсолютный музыкальный слух, но заниматься музыкой он не хотел; мальчик со скрупулезной точностью мог нарисовать любой увиденный им предмет, но брался за карандаш реже, чем происходили его дни рождения.
