— Ну как ты тут, дорогая?
— Работаю, мамочка.
Тарелка с цыпленком и тушеными овощами осталась нетронутой, Синди только сдвинула ее на край стола. Рабочее место освещала яркая лампа, свет галогенов отмечал центр комнаты, углы ее тонули в полумраке. Снимки мало чем отличались друг от друга. Неудачные Синди откладывала в сторону, лучшие разглядывала через увеличительное стекло. Она пыталась добиться магического совершенства при работе над портретом маленькой девочки и ее четвероногого друга.
— Ты уже несколько часов тут сидишь, — сказала мать.
Синди подняла на нее глаза.
— Это важно.
— А здоровье тебе не важно? — проворчала мать и покосилась на тарелку. — Даже не притронулась к еде, так не годится!
— Еще никто не умер, отказавшись от обеда.
Мать приблизилась к Синди, нежно убрала волосы, упавшие на лоб.
— Что-то подсказывает мне, что это не единственный обед, от которого ты отказалась на этой неделе.
— Оставь, мама. Я в порядке.
Мать взяла дочь за подбородок и заставила посмотреть прямо себе в глаза. Этот воспитательный прием — дескать, смотри на меня, говори всю правду — она использовала, еще когда Синди была ребенком. Эвелин Пейдж осталась матерью-одиночкой, когда дочери едва исполнилось девять, и морщины озабоченности, избороздившие лицо, свидетельствовали о том, что приходилось ей не сладко. Нет, нельзя сказать, что она выглядела старше своих лет, скорее, она вела себя по-старчески еще задолго до того, как волосы ее поседели. Словно покойный муж забрал с собой её молодость и живость, заставил почувствовать себя старше, чем она была на самом деле.
— Вы только посмотрите на эти глаза! Когда последний раз ты как следует выспалась, а?..
— Было много работы.
— А Джек говорил мне совсем другое.
— Рассказывал о моих снах, да?
— Да.
И тут вдруг Синди почувствовала, что ее предали. Впрочем, она понимала. Джек вовсе не сплетник. Ведь именно он помог ей пережить самое трудное время. И не стал бы рассказывать матери об этих снах, будь Синди ему безразлична.
— Что же именно он тебе сказал?
— Что ты плохо спишь. Что тебя мучают кошмары об Эстебане.
— Это не совсем кошмары…
— Да. Просто такие сны, что по ночам боишься глаза закрыть.
— Да, верно.
— И давно это у тебя?
— С октября.
— Так долго?
— Ну, не каждую ночь. В октябре это произошло в первый раз. В годовщину того дня, когда Эстебан… Ну, ты знаешь.
— И что сказал на это Джек?
— Он сочувствовал. Старался поддержать. Я вовсе не придаю снам такого уж значения. Ни к чему хорошему это не приведет. Особенно сейчас. Мы хотим завести ребенка.
— Да, понимаю. Но вернемся к снам. Ты видела в них только Эстебана?
Казалось, Синди смотрела прямо на мать, но на самом деле — мимо нее.
— Всегда начинается с того, что я вижу его. Кто-то маячит за окном. Слышу шорох опавшей листвы всякий раз, когда он делает шаг. Большие хрустящие листья, ими засыпана вся земля. И знаешь, все это больше похоже на осень, которая бывает на севере, а не у нас во Флориде. На улице темно, но я слышу каждое его движение. Шаг за шагом.
— Ужас, прямо мурашки по коже.
— Тогда я иду к задней двери и вижу: это не Эстебан.
— Кто же?
— Просто листья кружат на ветру. Потом один из них попадает в дверь. Хлопок — и на пороге он.
— Эстебан?
— Нет. — Тут Синди умолкла на секунду, ей не хотелось продолжать. — Не он. Папа…
— Интересно… — пробормотала Эвелин и слегка вздрогнула. — Ты уверена, что это… отец?
— Да.
— И он пришел к тебе? И выглядел при этом не старцем, а тем молодым мужчиной, каким ушел из этой жизни?
— Он выглядел как… привидение… Но я точно знала: это он.
— Ты с ним говорила?
— Да.
— О чем?
— Ему нужен был Джек.
Мать откашлялась.
— Что это означает, зачем ему нужен Джек?
— Он хотел, чтобы Джек сыграл с ним партию в покер.
— Это довольно… — Слово «интересно» так и замерло на губах. — Теперь понимаю, почему ты плохо спишь. Но все мы порой видим самые странные сны. Как-то раз мне тоже приснилось, что я разговариваю с твоим отцом, но выглядел он совсем по-другому. Копия Джона Уэйна. Он даже назвал меня «пилигримом».
— Это совсем другое. Это совсем не то, что Эстебан, который вдруг возникает у моей двери и при этом похож на папу. Нет, здесь одна мысль словно перетекает в другую. Приходит папа, завладевает моим сном, делает все, чтобы я перестала думать об Эстебане.
