Мош посмотрел на сидящего напротив человека и заговорил, взвешивая каждое слово:
— Не знаю, поможет вам то, что я скажу, или нет, но все же надеюсь, что вы обратите на мои слова внимание. Мистер Самбьянко, я поступил так, как поступил, по двум причинам. Во-первых, деньги внесены, и ожидант имеет право на воскрешение, как только это станет возможно с медицинской точки зрения. То есть немедленно. Ну а я не собирался и дальше мариновать его в подвешенном состоянии только ради того, чтобы вы или кто-то другой получил дополнительную прибыль. Позвольте напомнить, мистер Самбьянко, что наш замороженный имеет право сам извлекать из себя прибыль! Если вы со мной не согласны, значит, считаете, что вся наша система гроша ломаного не стоит. И во-вторых… — Мош помолчал, ожидая, когда Гектор поднимет голову, директору было важно убедиться, что Гектор слушает его очень внимательно. — И во-вторых… вы мне не нравитесь, мистер Самбьянко.
Гектор буквально оцепенел. Он не ожидал такой откровенности и не привык к тому, что он кому-то не нравится.
— И тем не менее, — продолжал Мош, — я не хочу, чтобы меня в чем-то обвиняли, и не допущу, чтобы мое отношение к отдельному человеку переносилось на всю корпорацию… Поэтому вынужден сказать, что мне известно об одном, только об одном, способе отложить воскрешение.
Гектор навострил уши. Может быть, у директора Маккензи все-таки нет врожденной склонности к самоубийству?
— Отложить воскрешение может третья сторона — родственники или супруг/супруга замороженного. Они вправе подать на нас в суд… Правда, сомневаюсь, чтобы сейчас вдруг неожиданно объявилась третья сторона… Впрочем, — Мош лукаво улыбнулся, — я обязан проверить все до мелочей! — Он заговорил громче, чтобы его слова стали слышны за стеной, в приемной: — Есть среди вас родственники или супруг/супруга ожиданта? Признавайтесь!
Молчание.
— Хм… Какая удача для нашего таинственного незнакомца!
— Отлично, директор! — сказал Гектор, ссутулившись. — Продолжайте в том же духе. Воскресите его. Но, если вы в самом деле больше всего печетесь об интересах ваших пациентов, вы не допустите, чтобы оживление проводил неопытный новичок… Позвольте мне хотя бы привлечь настоящих профессионалов!
— Гектор, позвольте вам напомнить, что доктор Ван — отнюдь не новичок.
— Я имею в виду не Ван, а Харпер!
— Ах, Нила! Знаете, что самое забавное? Я склонен скорее положиться на нее, чем на человека вдесятеро опытнее. Не сомневаюсь, что опытный специалист способен запороть процесс воскрешения — по вашему приказу и по воле организации, которую вы представляете. Ну а Нилу, по-моему, больше всего заботит состояние самого пациента… Сомневаюсь, чтобы тем же самым руководствовались специалисты, которых пришлете вы!
С этими словами Мош встал, собрал вещи и направился к двери. Оглянувшись, он увидел, что Гектор по-прежнему сидит в кресле, закрыв голову руками.
— Хотите взглянуть?
— На что? — буркнул Гектор.
— На второе рождение нашего нового друга — Человека вне корпорации!
У нас был идеальный пациент. Триста лет он провел в полной изоляции. Наши отлаженные методики пришлось испробовать в условиях, близких к идеальным. Мы собирались войти в историю, возродив тело и разум человека, жившего триста лет назад. Операция должна была пройти как по нотам — и мне предстояло стать ее автором. Поэтому, разумеется, мы напортачили.
Из биографии доктора Нилы Харпер «Обновленная жизнь»
Сначала возникло сознание. С сознанием ничто не ассоциировалось — ни образов, ни цветов, ни одного из пяти чувств. Обоняние, осязание и прочее отсутствовали. Пришло только сознание себя, а с ним — и чувство полнейшего удовлетворения. Постепенно пробуждалось самопознание.
«Я — „он“», — подумал он.
После первого открытия пришли новые ощущения. Время утратило смысл, возможно, с момента пробуждения прошел всего миг, а может, и гораздо больше. Но на самом деле это не имело никакого значения. Постепенно он вспоминал свои ощущения и привязывал их к своему окружению. Так, пришлось словно заново учиться видеть, слышать и осязать, хотя он не сомневался, что когда-то мир его чувств был абсолютно целостным. Правда, он никуда не торопился. Хотя он еще не помнил, как его зовут, где он находится и откуда явился, в глубине только пробудившейся сущности он точно знал, что времени у него сколько угодно. А ведь когда-то время все время поджимало, давило его, словно отхватывало от него громадные куски… Он даже боялся времени. А теперь не боится. Джастин…
