Я села на фарфоровую подставку для цветов. Наш сад был прекрасен. Созерцание того, что находится вокруг нас, должно было даровать нам вдохновение для последнего конкурса. Все, как обычно. Мои сестры и тети цитировали стихи об орхидеях и пионах. Изысканные слова вызывали в памяти образы прекрасных цветов, но я продолжала рыться в памяти, пока не вспомнила мрачное стихотворение, написанное неизвестной женщиной на стене дома в Янчжоу во время Переворота. Я подождала, пока другие прочитают свои стихотворения, а затем скорбно проговорила (так, мне казалось, должен был звучать голос доведенной до отчаяния поэтессы):
Деревья голы.
Вдалеке я слышу
Печальный крик гусей.
О, если б только кровь моя и слезы
Окрасили сливовые цветы...
Но я бы запретила им цвести.
Нет смысла в жизни, в сердце пустота.
И каждое мгновение — море слез.
Это стихотворение было одним из самых мрачных, сочиненных в эпоху Переворота, и оно коснулось сердца каждой из собравшихся в саду женщин. Вторая тетя, которая все еще думала о перебинтованных ногах своей дочери, вновь заплакала. И не только она. Сад наполнили высокие чувства цин. Мы разделяли горе отчаявшейся и, должно быть, давно погибшей женщины.
Вдруг я почувствовала, как вонзились в меня глаза моей матери. Ее лицо сильно побледнело, и на щеках, словно следы от пощечин, выступили румяна. Она едва слышно сказала:
— В этот прекрасный день моя дочь обрушила на нас печаль.
Я пе понимала, что ее так расстроило.
— Она плохо себя чувствует, — объяснила мама женщинам, стоявшим рядом с ней. — Боюсь, она забыла о приличиях. — Она опять посмотрела на меня. — Ты проведешь в постели весь сегодняшний день и вечер.
Мама имела надо мной власть, но неужели она собиралась запретить мне смотреть оперу из-за того, что я прочитала грустное стихотворение? Мои глаза наполнились слезами. Я заморгала, чтобы не заплакать.
— Но я не больна, — жалким голосом пролепетала я.
— Ива думает по-другому.
Я покраснела от гнева и разочарования. Должно быть, когда Ива выливала содержимое ночного горшка, она увидела, что меня вырвало, и рассказала об этом матери. И теперь мама знала, что я опять потерпела неудачу и плохо показала себя в качестве будущей жены и матери. Но эта мысль не усмирила меня. Напротив, она только укрепила мою решимость. Я не позволю, чтобы она помешала мне встретиться с незнакомцем в беседке Любования Луной. Я поднесла палец к щеке, наклонила голову и постаралась изобразить хорошенькую, невинную и послушную девушку из Ханчжоу.
— Ах, мама, думаю, тетушки правы. В тот день, когда мы устраивали праздник в честь Ткачихи, я позволила моим мыслям унестись далеко-далеко, к небесному мосту, который соединит сегодня двух возлюбленных. Наверное, на мгновение меня посетили весенние чувства, но меня не лихорадит, у меня ничего не болит, у меня нет никаких жалоб по женской части. Моя ошибка свидетельствует о неопытности, но ни о чем больше.
Я казалась такой невинной, что все другие женщины очень благожелательно посмотрели на меня, и матери пришлось бы нелегко, вздумай она отослать меня прочь.
Она довольно долго молчала, а потом спросила:
— Кто может процитировать стихотворение со словом гибискус?
Все события — как это обычно происходит в женских покоях — представляли собой своего рода испытание. И каждое испытание напоминало о моей неумелости. Я ни в чем не добилась успеха — ни в бинтовании ног, ни в вышивке, ни в рисовании, ни в игре на цитре, ни в чтении стихов. Как я смогу выйти замуж, ведь я потеряла голову от любви? Стану ли я достойной женой своего мужа, которую он будет считать нужной и желанной? Моя мать строго следила за выполнением правил, и тем не менее ей не удалось родить отцу сына. И если она не сумела выполнить свой долг, то как же это удастся мне? Что, если мой муж отвернется от меня, будет оскорблять на глазах свекрови, искать удовольствий в обществе девушек, поющих песни у озера, или возьмет в дом наложниц?
Я вспомнила, как мама часто повторяла: «Наложницы — это часть нашей жизни. Важно, что ты сама их выбираешь и как ты к ним относишься. Никогда не бей их сама. Пусть это делает твой муж».
