Другие женщины закивали в знак согласия. Цзе словно ничего не слышала.
— Мне было бы интересно прочитать их мысли, даже если бы я не знала оперы, — заявила Шэнь.
Да! Именно это мне хотелось услышать.
Сюй Ицзюнь пренебрежительно фыркнул:
— Какая женщина захочет, чтобы ее имя трепали за пределами спальных покоев? Женщинам не следует давать людям повод говорить, что они унизились до поисков славы.
И это говорит мужчина, который выступал за образование женщин, выказал такое сочувствие к печальной судьбе Сяопин и получил известность благодаря тому, что он поддерживал издание написанных женщинами книг?
— Женщины, а тем более две замужние дамы, не хотят, чтобы их сокровенные мысли выставлялись на всеобщее обозрение, — добавил один из мужчин, поддерживая неожиданное утверждение Сюй Ицзюня. — Для этого у них есть внутренние покои. Вольные порядки, прогулки, мужчины, поощрявшие женщин писать и рисовать на продажу, — все это привело к Перевороту. Мы должны радоваться, что сейчас многие женщины возвращаются к старым традициям.
Меня замутило от этих слов. Что случилось с людьми, хранившими верность династии Мин? И почему писательницы Ли Шу и Линь Инин не возражают ему?
— Женщины должны учиться грамоте, — сказал учитель, и на минуту мне стало легче. — Они должны знать о высочайших законах, чтобы учить им своих сыновей. Но, к сожалению, не всегда это происходит именно так. — Он сокрушенно покачал головой. — Мы позволили женщинам читать. И что из этого вышло? Разве они воспаряют к благородным мыслям? Нет. Они читают пьесы, оперы, романы, стихи. Они читают для развлечения, и это только ослабляет их способность к размышлениям.
Жестокость этих слов заставила меня оцепенеть. Неужели всего за девять лет после моей смерти все так изменилось? Отец не позволял мне покидать усадьбу, а маме не нравилось, что я читаю «Пионовую беседку», но сам образ мыслей этих людей казался мне чуждым.
Значит, загадка разгадана, — заключил учитель Шэнь. — У Жэню удалось создать поистине уникальный труд. Он открыл нам окно, чтобы мы полюбовались значением и причинами любви. Он великий художник.
— Такой чувствительный, — сказал один из мужчин.
— Слишком чувствительный, — с заметной долей горечи добавила Линь Инин.
Все это время Цзе молчала. Она вела себя очень вежливо и казалась такой искренней. Ее глаза были опущены, а руки спрятаны в рукава. Никто не мог обвинить ее в том, что она не является примерной женой.
Сюй Ицзюнь забрал комментарий с собой и опубликовал его, написав предисловие, в котором рассказал о Жэне и восхитился его мыслями о любви, браке и меланхолии. Он рассказывал о комментарии, путешествуя по стране. Он говорил, что автор этой великолепной работы — У Жэнь. Так мои слова, мысли и эмоции стали известны ученым и литераторам не только в Ханчжоу, но и во всем Китае.
Жэнь отказывался принимать похвалы.
— Я тут ни при чем, — говорил он. Я всем обязан мой жене и девушке, которая должна была ею стать.
На это ему всегда отвечали: «Вы слишком скромны, господин У».
Несмотря на его заверения, а может, благодаря им, наша с Цзе работа помогла ему заслужить солидную репутацию. Издатели разыскивали его, чтобы опубликовать его стихи. Литераторы приглашали его на собрания. Он прославился и часто путешествовал по нескольку недель. Он заработал много денег, что очень радовало его жену и мать. Наконец, Жэнь начал принимать похвалы. Когда люди говорили: «Ни одна женщина не способна написать нечто столь же содержательное», он наклонял голову и не возражал им. Никто из тех женщин, бывших в тот день в доме Шэнь, не выступил в мою защиту. Времена изменились, и люди боялись упоминать о достижениях женщин и восхищаться ими.
Я должна была гордиться и радоваться успеху своих сочинений. Если бы я была жива, я бы поступила так же, как Цзе, потому что долг каждой женщины состоит в том, чтобы прославлять мужа. Но я покинула земную юдоль, и меня переполняли гнев, разочарование и обида на женщину, которая отказалась от своего голоса. Несмотря на все мои усилия, Жэнь так меня и не услышал. Я была разбита.
