Названия большинства гхатов были написаны линялыми, но яркими буквами: Чусати-гхат, Ранамахал-гхат. На Мунчи-гхате снимали не то фильм, не то видеоклип. Солнечного света им было недостаточно, и они усилили его мощными софитами, так что все вокруг сияло белым. Кхамешвар-гхат с поблекшим желтым храмом, который никто не хотел снимать, выглядел в сравнении с ним темным и скучным. На Чоуки-гхате плакат такого же желтого цвета гласил: «Ганга — это линия жизни индийской культуры». Храм на Кедар-гхате был расписан белыми и розовыми вертикальными полосами; а ведущие к реке ступени напоминали бело-розовую зебру: оп-арт на индийский манер. Край храмовой крыши заполонили боги, раскрашенные как игрушки, — распихивая друг друга, они поглядывая на нас, в то время как мы восхищенно глазели на них. Прачки-дхоби стояли по бедра в реке, молотя по камням одеждой и простынями, пока те, видимо, не приходили в состояние покорной чистоты. Чуть выше по течению был Харишчандра-гхат, еще одно место кремации, но далеко не такое живописное, как на Маникарнике. Горстка людей, несколько роющихся в пепле собак, всего один горящий костер. Его отличительным признаком было квадратное желто-черное строение, похожее на смотровую вышку спасателей, но бывшее, как и все здесь, либо храмом, либо усыпальницей, либо сразу и тем и другим.
— Будь по мне, — задумчиво сказал Поль, — я бы устроил все немного иначе. Сначала прачечная, а ниже по течению — крематорий.
— Согласен, — рассмеялся я.
Но не зря же кто-то из философов задавался риторическим вопросом: «Откуда взялась логика?» Из нелогики, конечно. И нелогичное находилось выше по реке, чем логичное. Туда-то мы и направлялись.
К нашей лодке подгребла другая. Человек в ней продавал те же плошки с фитильками, что так красиво плыли прошлой ночью по реке.
— Хорошая карма! — заверил он нас, но никто в лодке уже не хотел никакой кармы, ни плохой, ни хорошей.
Мужчина неопределенного возраста стоял по плечи в воде, молясь и не обращая никакого внимания на холод. Рядом с ним тщательно мылся белоголовый старец, используя в качестве мочалки полиэтиленовый пакет. Мы проплыли мимо того, что некогда было плавучей станцией по контролю за загрязнением воды. Она торчала в реке, сама превратившись в часть проблемы, с которой некогда боролась. За нею, на ступеньках Джайн-гхата, высился горчично-коричневый храм, также покинутый и никому не нужный; современное голубое здание позади него походило на спортивно-развлекательный комплекс.
Остальные члены нашей экспедиции отправились на лодке обратно на Дашашвамедх, а я сошел на Асси — последнем гхате в пределах береговой дуги города. Большинство других гхатов состояли из бетонных ступенек, но Асси был просто грязным глинистым берегом, полого спускавшимся к реке. Увидав, как я поднимаюсь вверх по склону, ко мне кинулся какой-то мужчина с вопросом, не нужна ли мне лодка.
— Я только что вылез из лодки, — отрезал я и тут же осознал всю неуместность своего ответа с местной точки зрения. Ведь вопрос был задан в тот момент, когда я был не в лодке и, значит, по всем меркам, мог ее нанять. Никакие расчеты относительно возможности принятия клиентом предложения в таких случаях не производятся; главное успеть его сделать, пока тебя не опередил кто-то другой. Что же до звукового оформления этой сцены, то звон колоколов из ближайшего храма соперничал со звуками индийской попсы, несшимися из колонок стереосистемы, чья громкость превышала все разумные пределы.
Солнце уже начинало пригревать. Мимо процокала коза, белая, но с черными ногами и копытцами, словно одетыми в кокетливые темные носки. Вдоль улицы располагалось несколько магазинчиков и небольшой отельчик, возле которого целыми семьями сидели нищие, все еще не согревшиеся после ночи. Пахло древесным дымом.
Было всего одиннадцать часов, но, поднявшись на заре времени, я уже испытывал острую потребность в ланче. В местечке с литыми красными стульями я устроился на террасе с видом на реку и заказал себе дал и рис. Противоположный берег уже не выглядел таким нематериальным, как несколько часов назад. Пришло еще несколько человек, один из которых уселся за столик рядом с моим. Лет ему было чуть за тридцать, волосы подстрижены коротко, по-военному; загорелые, мускулистые руки. На нем была синяя футболка с эмблемой нью-йоркской радиостанции FM-89,9 и линялые джинсы, на носу — авиаторские солнцезащитные очки. Пониже очков на правой скуле красовался шрам в форме буквы U. От всего этого вкупе с широкой улыбкой он выглядел как актер, играющий роль агента ЦРУ под прикрытием. Мы поздоровались, задали друг другу ряд обычных вопросов: откуда кто приехал и где в Индии успел побывать. Заказал он то же, что и я, — мне подали дал и рис вскоре после того, как он уселся за своей столик. Я протер руки антибактериальным гелем, сказал, что нет, нигде я больше не был и приехал сюда, в Варанаси, из Лондона.
