Они немного постояли без движения. Он открыл глаза. Ее лицо снова всплыло в зеркале.
— Давай ляжем, — сказала она.
Они растянулись на кровати, расслабленные после секса и все еще пьяные от кокаина. Было трудно понять, что им теперь делать. В обычных обстоятельствах можно было бы уснуть, но сейчас об этом не могло быть и речи, так что они просто лежали и молчали. Потом Лора встала и сказала, что хочет принять ванну. Что было отличной идеей. Пока набиралась вода, она открыла мини-бар.
— Тут есть бутылочка белого вина, — сообщила она. — Не желаешь?
Эта тоже было отличной идеей. Все еще нагая, она открыла бутылку и наполнила два стакана. Джефф разглядывал ее с головы до ног.
— Какая жалость, что с нами нет наших специальных стаканчиков, — сказал Джефф.
Тем не менее они благополучно чокнулись тем, что оказалось под рукой.
— Да уж, — сказал Лора, удаляясь в ванную, — иногда приходится пить из банок от варенья.
Джеффа вдруг потянуло написать хотя бы немного о биеннале, и он вскочил с постели. Импульс, правда, испарился, стоило ему сесть за стол и открыть лэптоп. Он был полон восторженных эмоций, но мозг его был прохладен и пуст; мысли неслись через него стремительным потоком, и лишь одна не отпускала ни на миг — мысль о Лориной заднице. Чем же так манит нас женский зад? Откуда берется это непреодолимое желание засунуть туда палец, член, язык? В содержимом задницы нет ничего приятного — оно ужасно и противно, но вот само вместилище… Быть может, ему стоит написать небольшое эссе — как раз на пять сотен слов — о том, что современный мужчина любит больше куннилингуса одну только вещь — лизать женский зад. Он чувствовал себя римским императором в век сервисного обслуживания. Ему пристало бы сейчас бить себя по-тарзаньи в грудь, но Джефф ограничился тем, что включил телевизор. То была уникальная свобода, высший шик отельных комнат: не возможность среди бела дня заняться сексом, не римминг и не кокс, но право в любое время включить телевизор и смотреть что угодно (хоть там и нечего смотреть), не мучась ни стыдом, ни угрызениями совести. Проводи Атман побольше времени в отелях, он в жизни не раскрыл бы уже ни одной книги. Если бы все на свете жили в номерах, то книги отошли бы в прошлое — люди утруждали бы себя лишь чтением меню рум-сервиса. Он щелкал каналами, пока не наткнулся на нарезку хроники спортивных катастроф: лыжники, кувыркающиеся по склонам, матадоры, повисшие на рогах у быка, мотоциклисты, переворачивающиеся в воздухе на полной скорости. Зрелище выглядело таким привлекательным не из-за страдающих людей. Нет, в членовредительстве не было ничего приятного. Но вот в моменте полета, пока человек еще не приземлился на землю бесформенной кучкой, определенно присутствовало нечто идиллическое. Если бы земля была не такой твердой или гравитация — не такой всесильной, как было бы забавно, когда тебя подбрасывает на двадцать футов вверх в результате оплошности на трассе или треке… Но даже телик, к которому люди прибегают сплошь и рядом, когда они не в состоянии концентрироваться, не мог удержать его внимания. Он встал и посмотрел в окно на скопище крыш, на незримую гравитацию неба. Лора окликнула его из ванной, спрашивая, который час и когда им нужно выходить. Черт, уже шесть! Им нужно выйти через полчаса, крикнул он в ответ. Весь сегодняшний день был похож на каникулы или даже на медовый месяц. Они любовались достопримечательностями Венеции, не встретили никого из знакомых — и вдруг им снова нужно вспомнить о том, что они здесь по работе. Их ждали вечеринки, на которые нужно пойти, друзья, с которыми нужно пообщаться, беллини, которые нужно выпить. И кроме того — вот досада! — прямо сейчас над ухом звонил телефон.
— Приветствую, Макс.
— Откуда ты узнал, что это я? У тебя что, определитель номера на отельном телефоне? Ты поэтому весь день не отвечал?
— Нет. Меня не было. Просто я надеялся, что это ты, и вот мечта стала явью…
— Короче, давай к делу.
— Я сказал «мечта», да? Извиняюсь, я имел в виду «кошмар».
— Очень смешно. Так что там у тебя происходит?
— Все получилось просто отлично, — слукавил Джефф. — Интервью прошло на ура.
