Элиза жила за несколько домов от него. Нельзя сказать, чтобы они дружили, но им нередко приходилось встречаться на разных благотворительных мероприятиях. Сейчас Элиза остановила его, чтобы выразить восхищение великолепными цветами в саду перед его особняком.
— Мне очень приятно, что они вам так нравятся, но я вообще-то здесь совершенно ни причем, — проговорил Ив, слегка смущенный не вполне заслуженной похвалой. — В отличие от вас, я не особенно люблю возиться с цветами и в этом вопросе всецело полагаюсь на Бернара.
Бернар доводился Иву троюродным братом. Он был владельцем оранжереи, небольшая доля акций которой, кстати сказать, принадлежала Иву. Недаром его за обширные финансовые интересы и многочисленные инвестиции в те или иные семейные предприятия некоторые из родственников шутливо называли «банкиром». Среди Карреров он слыл человеком проницательным, не без оснований пользовался репутацией опытного и осторожного бизнесмена. Как-то на одной из семейных вечеринок одна из сестер, поддразнивая его, заметила, что он чересчур рационален, чересчур привык взвешивать все «за» и «против», чтобы всерьез и надолго влюбиться. До встречи с Софи он и сам был склонен так думать.
Софи… Почувствовав, что снова закипает от обиды и ярости, Ив быстро распрощался с Элизой. Входя к себе, он уже был взвинчен до того, что готов был признать: лучше бы ему никогда не встречаться с этой скрытной и вероломной племянницей Фернана Рулена.
Кто она, откуда взялась? Он восторженно посчитал ее чудесным подарком Небес, о котором мечтал всю жизнь. Но, скорее, если она и была чьей-то посланницей, то уж во всяком случае не Небес. Было ли их знакомство случайным или же тщательно спланированным? Тогда зачем? Обманула ли она его непреднамеренно, или же он сам оказался доверчивым идиотом, наделившим ее добродетелями и достоинствами, которыми она никогда не обладала? И что стояло за этой мгновенно вспыхнувшей между ними взаимной страстью? А в том, что страсть была взаимной, Ив не сомневался даже сейчас! Только вряд ли за ней стояла прекрасная и долгожданная любовь. Скорее — самая обыкновенная похоть.
Спустя полчаса, окончательно убедившись в том, что все у него валится из рук и его вымученные попытки приготовить хоть какое-то подобие торжественного ужина не имеют ни малейших шансов увенчаться успехом, Ив пришел к выводу: единственный способ узнать правду и вновь обрести душевный покой — это напрямик спросить Софи, почему она скрыла от него правду, не сказав о своем родстве с Фернаном.
Глубоко втянув в себя воздух, Софи сморщила нос: несмотря на тщательную уборку, в домике покойного дядюшки продолжал ощущаться слабый, но отчетливый запах тлена и
запустения. Когда светило солнце и ветер доносил аромат цветущего миндаля, этот запах почти исчезал. Но сейчас, когда шел дождь и воздух был насыщен влагой, он вновь чувствовался и портил настроение Софи. Он мешал ей в полной мере насладиться красотой отмытой вазы, которая словно бы светилась нежно-розовым светом. Софи предвкушала, как покажет ее Иву, как он будет любоваться вместе с нею этим шедевром. Она расскажет ему о своей семье, о любимой маме. Через два месяца маме исполнится сорок пять лет. Может быть, Софи с отцом стоит втайне от матери выкупить эту вазу и преподнести ей в день рождения? Хотя откуда у них возьмутся такие деньги…
Она все еще продолжала мечтательно улыбаться, когда послышался стук в дверь.
Софи опрометью кинулась к входу, открыла дверь и… застыла на месте, увидев лицо Ива. Оно было искажено гневом. И вместо того чтобы сжать ее в объятиях, Ив словно отшатнулся от нее.
В памяти ее мгновенно всплыли намеки Рози на то, как легко Ив остывает… Не зная, что сказать и как себя повести, Софи продолжала стоять в нерешительности, безмолвно уставившись на Ива. Вместе с ним с улицы ворвался холодный воздух, и она поежилась, почувствовав озноб. Она потянулась, чтобы закрыть за ним дверь, но он не пошевелился, чтобы помочь ей. Взглянув на него, Софи увидела, что он замер, словно приняв стойку, и не сводит широко раскрытых глаз с того, что стоит за ее спиной, в гостиной. Несколько мгновений он казался в глубоком потрясении, но затем глаза его словно оледенели, а губы искривила неприятная ухмылка.
