Три месяца усиленных тренировок с оружием - и в патрулирование на границу.
Полтора года службы записали на его счет полтора десятка человеческих жизней. А запомнился только год начальный, впервые познакомивший его со смертью. Смертью, которую нес он сам.
Их отряд тогда выслеживал на приграничье группу варваров. Баберы разграбили уже два села, увели десяток женщин и много коз, овец да кур. Следы северян были устланы крестьянскими трупами с раскроенными черепами. Командир заставы капитан Броман, брызгая слюной, обещался патрульным насадить их головы на частокол ограды, если они не принесут головы с черными бородами.
– Они сейчас наших баб… - надрывался капитан. - Да я вас самих как баб… за это.
После этого Чесс, долговязый парень с разорванным ухом, бурчал за обедом:
– Неважнец полный. Еще лишат нас всех месячного жалования.
– За что? - удивился Шура, начавший служить гораздо позже Чесса.
– Не за что, а для чего.
– И для чего?
– Б-р-рр, сразу видно, что ты не был новобранцем. На эти деньги наймут найта, чтобы он разыскал и уделал этих варваров. А это неважнец.
– Тогда мне непонятно, почему вместо многих солдат границу не охраняют найты.
Чесс задумался, отодвинул в сторону пустую миску.
– Найт - это, прежде всего, свобода, - притихшим голосом, завистливо произнес он. - Их нельзя привязать к постоянной службе. Их удел - дороги, которые они выбирают сами. И никакой придурок Броман на них не орет. Сам бы побегал за этими зверями, похожими на человека.
– Я хочу стать найтом.
– А я вот не хочу. Всю жизнь мотаться по дорогам, таская за собой копье. Без дома, без своей земли. Я хочу вернуться на поле. Хоть мне еще в детстве надоело ковыряться с тяпкой и лопатой. Вот отец и послал меня в солдаты. Думает, я здесь денег поднакоплю, уволюсь, прикуплю пару мотоблоков. Будет чем свое поле пахать, да и в аренду можно сдавать мотоблок. Да не держатся у меня деньги. Если не прогуляю, так честные-кровные снимают за этих проклятых варваров, срази их Шварц Негер!
Но свое жалование они тогда все же сохранили. Солдаты из группы сержанта Корта, в которой числился Шура, окружили два десятка бородачей в одежде из шкур и бесформенных меховых шапках. Солдаты хорошо знали свое дело, копья да мечи работали слаженно, и восемнадцать завернутых в шкуры трупов они обменяли на три своих.
Именно тогда Шура ощутил разницу между лязгом мечей на тренировочной площадке и настоящим боем, в котором утыканная острыми обломками кремня тяжелая дубина норовит обрушиться тебе на голову. Прав сержант Лейб, тут никакой шлем не поможет. Ведь это не кулак, синяком не отделаешься.
Когда, дико воя, окруженные бородачи бросились на солдат, Шуре вдруг захотелось спрятаться за спины сослуживцев. Врожденный страх толкал его назад, подальше от опасных дубин. Не помня себя, он бы так и сделал, если бы одновременно в мозгу не проснулся красный волк.
Зверь кровавого цвета тут же приказал бежать вперед. И разрываемый на части двумя противоположными чувствами, Шура бился в первом ряду строя.
Перед ним сразу же оказался великан с развевающейся гривой волос, бешено размахивающий огромной дубиной. Бабер легко, словно тростинку, сломал выставленное вперед копье. Тяжелая дубина задела плечо Шуры. Правая рука тут же онемела, помертвевшая ладонь выпустила рукоять меча. И клинок остался в прикрытом вонючей шкурой брюхе.
Шура вытащил оружие из мертвого тела уже после боя. Левой рукой. Правая начала слушаться только через месяц.
Последним убийством на службе стала смерть нового начальника заставы, самодура, прославившегося необузданным и злобным нравом…
