Она замолчала, по лицу ее бежали слезы. А я опустил голову.
— Я и есть тот самый человек, которого пригласил Грегори Ватсон.
— Из Мельбурна?
— Да. Из Мельбурна…
— Так это ты!
— К несчастью, аппарат был разрушен не полностью… и я его восстановил… Он функционирует…
— Боже мой!..
Она рывком села, но я попытался успокоить ее, говоря:
— Я никак не могу понять одну вещь. И меня она очень волнует. Неужели Грегори Ватсон был так сведущ в электронике, что сумел создать столь сложный аппарат?
— Нет, конечно.
— Но как же тогда это у него получилось?
— Не знаю…
— Но ведь получилось же в конце концов…
— Эта идея пришла ему в голову во время сна.
— Любопытно…
Она пожала плечами.
— Он приводил в качестве примеров случаи с Нильсом Бором,[5] создавшим во сне квантовую теорию, Тартини,[6] написавшим «Дьявольские трели», Кекуле,[7] открывшим бензол тоже во сне…
— Но ведь Нильс Бор все же был физиком, Тартини — музыкантом, а Кекуле — химиком. Но Грегори Ватсон, он-то что понимал в электронике?
Наступило молчание. Я не решился задать еще один вопрос, который так и вертелся у меня на языке.
Мне хотелось узнать, каковы истинные причины, толкнувшие Валери укрыться в этом кошмарном мире.
Конечно, в основе лежали угрызения совести, конкретизировавшиеся в ее подсознании. Могила не что иное, как символ самонаказания.
Исходить нужно отсюда, именно отсюда. Но дальше все становится гадательным и необъяснимым. Ведь не могла же Валери сама создать это неведомое измерение. Для нее оно не более чем психологическое отступление. Отступление сознания или отступление, связанное с воздействием «психорастворяющего» наркотика? Себе я, конечно, задавал этот вопрос, но как только пытался заговорить с ней о невидимых существах, которые преследовали нас с тех пор, как мы выбрались из могилы, ее охватывал необоримый ужас. Она казалась мне пленницей этого неизвестного мира.
Самостоятельное возвращение ее к нормальной жизни было вещью совершенно невозможной, выше ее сил и воли. Но разве не то же самое происходит и со мной?
Разве не точно так же оборваны все мои связи с внешним миром?
Однако мне кажется, что теперь, при моей поддержке, она обрела и силу, и волю. Точно я не могу сказать, но интуитивно чувствую это. Ну и что же дальше?
Я опять вынужден возвратиться к мысли, что Валери, сама того не сознавая, остается инструментом материализации, свидетелем которой я был перед своим переходом сюда. Однако мне следует быть очень осторожным, прежде чем внушить ей эту мысль.
— Но ведь должно же существовать некое средство для связи и контакта с этими существами? — мягко спросил я.
— Это невозможно, они держат нас под контролем, а мы ничего не может поделать с ними…
— А может, это просто потому, что мы никогда и не пытались. Мы только отбивали их атаки.
— Роберт, попытайся понять… Мы в мире, который не ощутим для наших чувств, и восприятие его невозможно. Мы можем ощущать только ловушки и обман. Мы никогда не сможем понять, что питает этот мир. Ведь если взять мышь, которая грызет сыр, то для нее сыр существует, и она принимает его таким, какой он есть, но уж никак не может познать природу этого сыра и те действия, которые необходимо было произвести, чтобы его создать. А паук, который ткет свою паутину в углу? Есть ли у него концепция по поводу стены? А разве сознает комар что-либо, когда кусает человека?
— Да просто у них нет причин познавать это. Но ведь для нас-то дело обстоит совершенно иначе, Валери. Мы ведь способны на интеллектуальный контакт с любым разумным существом!
Она вздохнула, не в силах объяснить мне свою мысль.
— Это будет нашим концом, нашей гибелью, нашей смертью.
— Ну а если бы на карту была поставлена судьба человечества, то тогда как, Валери?
— Почему ты так говоришь?
Я уже было хотел сказать ей правду, ту правду, о которой догадывался… Рассказать о той опасности, которую видел.
Но нет, мне нужны были все ментальные способности Валери, все ее мужество, все остатки ее морального и физического сопротивления. А потом, какие доказательства я мог ей представить?
Единственное, что мне оставалось, — и я сказал ей об этом — вступить в контакт с этими существами и выяснить, что они собираются с нами сделать. Ну а в остальном я как-нибудь, может быть, и сам разберусь.
