– Он был одет как солдат.
– Солдат пытался взорвать железнодорожный мост?
– Не совсем солдат. Я видел его лишь одно мгновение, так что мне могло только показаться. Но я уверен, что он был одет в лохмотья.
– Что еще за лохмотья?
– Его мундир превратился в лохмотья, какие носят нищие на вокзалах, те, что недавно вернулись с войны.
– Нищий пытался взорвать железнодорожный мост?
Во время спешно собранного совещания на Даунинг-стрит лорд Палмерстон расхаживал по кабинету, слушая доклады министра внутренних дел и комиссара Мэйна.
– Премьер-министр, это не просто нищий, а участник Крымской войны, – поправил комиссар. – Он был одет в изодранный мундир.
– Вы хотите сказать, что за этими железнодорожными инцидентами стоят не русские, а наши соотечественники, ожесточившиеся после войны? Тогда как вы объясните то, что человек, ехавший в одном купе с Дэниелом Харкуртом, был одет как джентльмен?
– Изодранный мундир мог оказаться просто маскировкой, – предположил Мэйн.
– В таком случае то, как он был одет сегодня, не поможет вам отыскать его. Он просто будет и дальше менять внешность.
– Возможно, что и не будет. Эта маскировка слишком удобна, чтобы от нее отказаться.
– В каком смысле «слишком удобна»?
– В Лондоне тысячи бывших участников войны, просящих милостыню на улицах. Они появляются и исчезают, когда им заблагорассудится. Никто не задает им никаких вопросов. Большинство горожан их попросту не замечает. И любой из этих неприметных нищих может оказаться шпионом.
Выходя из своей резиденции на Даунинг-стрит, премьер-министр заметил маленькую отметку красным мелом на уличном столбе.
– На сегодняшний вечер вы мне не нужны, – сказал он своему личному секретарю.
– Но… – попытался возразить тот, однако лорд Палмерстон уже сел в поджидавший его кеб.
– Отвести вас домой, премьер-министр? – спросил возница.
– Нет, на Роттен-Роу.
– В такое время, ваша светлость? В такую погоду?
– Едем.
На Роттен-Роу – дорожке для верховой езды в южной части Гайд-парка – обычно собиралось высшее лондонское общество, чтобы продемонстрировать великолепных лошадей и модные прогулочные костюмы.
– Остановитесь у въезда, – крикнул лорд Палмерстон кебмену.
Из-за дождя движение здесь было свободным. Минуту спустя рядом остановился еще один экипаж с поднятым верхом.
– Оставайтесь здесь, – велел лорд Палмерстон вознице.
Внутри кареты было темно. Лорд Палмерстон вышел из своего кеба и пересел в другой экипаж. Аромат сандалового дерева окружил его, и карета тронулась с места.
– Я видел отметку на столбе, – проговорил лорд Палмерстон. – Что, черт побери, случилось?
Прозвучавший в ответ голос принадлежал женщине, с которой он встречался недавно в Гигантском глобусе Уайльда. Но сейчас он звучал иначе, и это не могло не тревожить.
– Вы знаете полицейского инспектора Райана?
– Да.
– А сержанта Беккера?
– Говорите.
– Они сейчас в Седвик-Хилле.
– Что?
– Они собираются допросить всех пациентов в клинике.
– Черт бы их всех побрал!
– Ты уверен, что это – то самое место? – спросил мужчина с русским акцентом.
Дождь стучал по парусиновой крыше фургона. Русский откинул полог и посмотрел на три больших здания, видневшихся в дальнем конце дорожки из белого гравия. Почти во всех окнах горел свет.
– Матерью клянусь, я привел его сюда, – простонал чей-то голос в углу фургона.
Русский обернулся к дрожавшему пленнику:
– Если ты соврал, мой приятель отрежет тебе остальные пальцы. В какой дом ты доставил доктора Мандта?
– В средний.
Русский ткнул ножом в окровавленную повязку на правой руке несчастного.
– В какую дверь?
Пленник задохнулся от боли и прошипел сквозь стиснутые зубы:
– В правую боковую.
– И ты не знаешь, где может прятаться Мандт?
– Я никогда там не был, – всхлипнув, ответил пленник.
Русский посмотрел на среднее здание.
Загорелся еще один огонь – в чердачном окне под покатой крышей. Свет еле пробивался сквозь занавеску.
Русский продолжал наблюдать.
Скорчившись за ящиками, Мандт с замиранием сердца прислушивался к стуку в дверь.
Даже убедившись, что условный сигнал воспроизведен правильно, он так и не почувствовал облегчения. Мандт на ощупь пробрался к двери, сквозь щель в которой пробивался слабый свет фонаря.