Лорд Палмерстон вернулся на свое место, стараясь сделать вид, будто бы его отсутствие было вызвано обычными физиологическими потребностями. Известный своим красноречием, он решительно ответил на упреки оппозиции, прилагая все силы, чтобы не показать, как встревожил его доклад комиссара Мэйна.
Премьер-министр покинул здание Парламента незадолго до половины второго ночи, выйдя в холодный бурый туман, смешанный с горьким дымом почти полумиллиона лондонских труб. Лорда Палмерстона сопровождали двое членов парламента и личный секретарь – широкоплечий мужчина, чьи канцелярские способности играли куда меньшую роль, чем боевой опыт, полученный в Крыму. События прошлого декабря и февраля заставили премьер-министра принять меры безопасности, и напряженная беседа с комиссаром Мэйном убедила его, что эти меры, еще недавно казавшиеся немыслимыми, в современном мире стали необходимостью для любого политика.
По окончании парламентских дебатов кебы пользовались повышенным спросом, и лорд Палмерстон заранее договаривался о том, чтобы один и тот же кебмен поджидал его в одном и том же месте. Но сегодня ночью он даже с сопровождающими с трудом находил в тумане дорогу от одного уличного фонаря к другому. Повернув за угол, он попытался продолжить разговор с двумя спутниками. К счастью, от него не требовалось ничего большего, чем просто кивать в знак согласия.
– Спокойной ночи, премьер-министр, – сказали члены парламента на прощание.
– И вам.
Лорд Палмерстон подошел к кебу, поджидавшему его возле фонарного столба.
– Как всегда, в Кембридж-Хаус, милорд?
– Да.
Дрожа от холода, он поднялся в кабину, сел и накрыл себя пледом. Личный секретарь устроился рядом, высматривая из окна кеба, не прячется ли кто-нибудь в тумане.
Стук железных подков по гранитной мостовой звучал громче, чем обычно. Экипаж тронулся, и лорд Палмерстон поглядел вперед, чувствуя, что словно бы растворяется в темноте. Он хорошо знал маршрут и мог, не поднимая головы, определить, когда кеб проезжал мимо темной громадины Букингемского дворца или поднимался по пологому склону Конститьюшен-хилл. Наконец экипаж повернул направо, к не различимой в ночи Гайд-Парк-Корнер и двинулся по Пикадилли.
– Можете остановиться прямо здесь, – сказал лорд Палмерстон кебмену.
– Но мы еще не доехали, милорд.
– Небольшая прогулка пойдет мне на пользу.
– Это может быть опасно, – возразил его спутник.
– Я так долго сидел неподвижно, что хочу немного размять ноги. Не нужно меня провожать.
– Премьер-министр, я настаиваю на том, чтобы пойти с вами.
Лорд Палмерстон удивленно взглянул на своего секретаря:
– Настаиваете?
Тот опустил глаза:
– Как вам угодно, милорд.
Лорд Палмерстон отбросил плед и вышел наружу. Свет уличного фонаря на углу помог ему даже в тумане отыскать уходящую на север от Пикадилли Парк-лейн.
Туда он и направился. Когда вдали затих грохот кеба, он сжал в руке набалдашник трости и прислушался, но ничьих других шагов, кроме его собственных, слышно не было. Колокол церкви в Мейфэре прозвонил дважды. Где-то залаяла собака, потом завизжала кошка, за ней еще одна.
Туман немного поредел, отчасти потому, что в этом районе Лондона, окруженном парками, было меньше домов (а значит, и печных труб), чем в других частях города. Здания располагались только по Парк-лейн. Слева простирался Гайд-парк, и лорд Палмерстон, даже ничего не видя, ощущал его простор. Кембридж-Хаус был одним из самых дорогих особняков в Лондоне, но дома на Парк-лейн стоили еще дороже. Деревья и лужайки Гайд-парка создавали почти сельский пейзаж в центре величайшего города мира. Особняки с колоннами и причудливыми башенками напоминали замки и, что не менее важно, находились поодаль один от другого, а не стояли стена к стене, как в других частях города. С просторных балконов и галерей открывался прекрасный вид, в том числе на озеро Серпентайн в глубине Гайд-парка. Необычно широкие эркеры давали возможность наслаждаться живописными окрестностями не только перед фасадом здания, но и по бокам от него. Если человек проживал на Парк-лейн, это многое говорило о его происхождении и достатке.
