Похоже, Безупречный посылал в Коннек на убой всех своих самых глупых и развращенных сподвижников.
– Думаю, Ринпоче совсем не ради посольства сюда явился, – продолжал Данн. – На самом деле он шпионит, прощупывает наши слабые места, ищет союзников. И видимо, не очень в этом преуспел. Слишком уж туп.
Брат Свечка засомневался: а вдруг Ринпоче нарочно прикидывается дураком?
Совершенный кивнул, будто бы все стало ему совершенно ясно.
– А вы тут имеете хоть малейшее представление о том, что творится за стенами Метрелье?
– Нет, брат, – вздохнул сэр Эарделей. – Бо́льшая часть герцогского двора и понятия не имеет. Многие, очевидно, просто не желают ничего знать. Или им все равно. – Он замолк на мгновение, но, не дождавшись от монаха возражений, продолжил: – Сам я точно знаю, что постепенно воцаряется хаос. Разумеется, слышал я не так много.
– Сэр, «воцаряется хаос» – это вы еще мягко выразились. Коннек умирает. Разваливается на части. Причем с такой быстротой, что кружится голова. Отъедете миль на двадцать от Каурена – непременно наткнетесь на воюющих между собой князьков либо на банду разбойников. Добрая половина графов и рыцарей, особенно на севере и западе, враждует между собой. И половина этой половины даже не сможет вам объяснить, в чем причина раздора. Они просто берутся за оружие, и все тут. Дело чести. Если бы не граф Реймон и еще несколько подобных ему вельмож, боюсь, все окончательно полетело бы в тартарары уже через год.
– Я не знал, что все зашло так далеко. Думал, у нас еще есть время.
– Времени больше нет. Все время герцог уже потратил.
– Тормонд одержим заботой о собственной душе. В редкие минуты просветления.
– А жители юго-запада и терлиагского побережья меж тем переходят под знамена Питера Навайского.
– И поступают весьма разумно, вам так не кажется?
Монах нахмурился.
– Я не стремлюсь в предатели, просто мыслю практически. Я понимаю, что происходит, но почти ничего не могу сделать. Мне дозволено писать письма тем или иным дворянам, и я пишу – приказываю им не жечь соседские поля. Но меня не слушают. Я словно зверь, лишенный клыков. И они прекрасно знают – можно безнаказанно отправляться к недругу и резать его овец. Единственный, кто может этому помешать, – хозяин этих самых овец. Или же сами овцы, если поймут, что с них довольно. Я не могу призывать на службу рекрутов, не могу отправить в поход герцогские войска. А их образумит лишь превосходящая сила. Жертвам остается только защищаться. Так что я не виню тех, кто присягает на верность Питеру или даже Шарльву – ведь только так иногда можно спастись от беззакония.
– Разумеется. Если смотреть только с этой точки зрения. Строго говоря.
– Но меня весьма волнуют все те наемники… – Внезапно Данн смолк на полуслове, склонил голову набок и приложил палец к губам.
Легким шагом он направился к двери, подавая брату Свечке знаки, тот понял, что кто-то подслушивает их разговор.
Данн с лязганьем вытащил из ножен короткий меч, символизирующий его титул и то доверие, которое оказывал ему герцог. Лязганье эхом отразилось от каменных стен.
Послышались торопливо удаляющиеся шаги.
– Я слишком задержался, – сказал сэр Данн. – Сами найдете дорогу в зал для аудиенций? Там вас встретит Бикот Ходье и покажет ваши покои.
– Какие покои? Я остановился в городе.
– Нет. Герцог желает, чтобы вы находились при нем. Но сегодня он вас принять не сможет. Быть может, завтра.
Эарделей выглянул в коридор и, никого там не увидев, поспешно удалился.
Брату Свечке и его спутникам пришлось ждать несколько дней. Так надолго в за́мке совершенный еще никогда не задерживался.
Метрелье представлял собою типичное для своего времени родовое дворянское гнездо – большое, плохо обставленное и холодное. Слишком холодное даже для нынешнего времени года, даже для местной погоды.
Прошлой зимой здесь впервые на памяти старожилов выпал снег – выпал и остался лежать, раньше ведь, если с неба и сыпались снежинки, на утреннем солнышке от них обычно не оставалось и следа.
И весна пришла позже обычного.
Наконец его позвали на аудиенцию.
Тормонд IV, великий герцог Каурена, герцог Шивеналя, граф Флорский и Вэлбский и прочая, и прочая, выглядел так, словно бы всю ночь не спал. Он страшно состарился и порядком облысел, остатки волос и поседевшая борода клоками торчали в разные стороны. Серые стальные глаза герцога, когда-то пронзительные, как сама смерть, сделались тусклыми и безжизненными. Казалось, Тормонд не понимает, где он и что происходит.
