Власть над миром. История идеи - страница 14

В этом экстраординарном документе все достижения, которые либералы XIX в. воспевали как знаки прогресса (от конституционализма, прессы и выборов до формирования международного арбитража), разоблачаются как часть демонического заговора, цель которого заключается в установлении через государственный переворот мирового диктата с «одним царем над всей землей, который объединит нас и уничтожит причины всех разногласий – границы, национальности, религии и государственные долги». Вот он, триумф интернационализма – его политическая программа здесь разработана в деталях, – однако представленный не как утопия, а как безграничная тирания. С интеллектуальной точки зрения это своего рода воздание должного: к концу XIX в. даже оппоненты радикального интернационализма естественным образом стали рассуждать в интернациональном ключе.

Вижу, как рушатся рубежи и границы древних аристократий,

Вижу опрокинутые пограничные столбы европейских монархий,

Вижу, что сегодня народ начинает ставить свои пограничные столбы

                                        (все прочее уступает ему дорогу);

…Общаются ли все нации? Наступает ли для земного шара

                                        эпоха единомыслия?

Формируется ли единое человечество? Ибо – слушайте!

Тираны трепещут, потускнел блеск корон,

Земля в волнении, она приближается к новой эре…

Уолт Уитмен «Годы современности»[25]

«Возможно ли, – писал пропагандист мира в середине века, – что любая христианская либо другая секта, верующая в то, что Новый Завет все-таки не сказка, усомнится хоть на мгновение, что наступит время, когда все царства на земле пребудут в мире?»[26]. Поражение Наполеона совпало с возрождением евангельского христианства, и христианские группы по обоим берегам Атлантики рассматривали резкие социальные и технические перемены, происходящие вокруг них, как знак приближения нового тысячелетия. Пользуясь растущим европейским влиянием на других континентах для пропаганды собственных представлений об их цивилизующей миссии, они открывали школы, печатали и раздавали Библии, устраивали кампании против алкоголизма и рабства, подчеркивая свою роль в принятии Парижского договора 1815 г., осуждавшего работорговлю[27].

Однако своей главной задачей они считали борьбу за мир. Потрясенные размахом межконтинентальных военных действий и репрессиями в своей стране в предыдущие два десятилетия, британские диссентеры и евангелисты в 1816 г. создали Общество продвижения к вечному и всеобщему миру, которое, как говорилось в его уставе, «выступало против войн в любой форме». Примерно в то же время было основано и американское Общество мира, а под эгидой этих крупных национальных органов сформировалась огромная сеть небольших местных мирных обществ, распространившихся по всей территории Великобритании и США. Пацифисты могли критиковать власти или поддерживать их – они всегда имели в политике собственный голос. Современники относили их к первым представителям явления, получившего название «мания ассоциирования», – того духа, который де Токвиль нашел в Америке и приписал природе демократического общества. Пацифисты высоко ценили силу новой власти, власти общественного мнения, которое «в долгосрочной перспективе и правит миром». Их издательства ежегодно публиковали дюжины трактатов: только в первый год существования Лондонского общества мира было роздано 32 тысячи копий таких изданий. Рост был столь быстрым, что некоторые предсказывали «их появление в течение нескольких лет у каждого цивилизованного народа». Страстные и убедительные проповедники мечтали о том, как «трон и славу, триумф и почет завоюет церковь, когда ее невидимый ныне Господь во плоти спустится на землю, чтобы возглавить свои войска», оживляя их ряды. Мир стал главным кредо активистов, критиковавших тех, кто «сидит без дела и ждет пришествия Бога». Они верили, что уже смогли перевернуть «умы множества» и что сумели «изгнать дух войны»