Легко сказать, подумал Салим. Но сказал только:
– Я часто хожу в палату для собраний и наблюдаю за отцом, когда он сидит на престоле. Но меня удивляет, как кто-то вообще смеет приближаться к нему. Он такой далекий – почти богоподобный…
– Это обязанность правителя – внушать уверенность, показывать, что он готов слушать, – сказала Хамида. – Люди идут к нему, потому что доверяют ему, как должен сделать и ты.
– Твоя бабушка права, – сказала Гульбадан. – Правитель должен показать своему народу, что заботится о нем. Вот почему каждый день на рассвете твой отец выходит на балкон-джароку, чтобы предстать перед своими подданными. Они не только должны видеть, что их падишах жив, но также знать, что он печется о них, следя за ними как отец…
«Он ведь мой отец, – думал Салим, – почему же мне так трудно говорить с ним?» Каждый раз, когда он встречался с Акбаром, ему казалось, что его отец изучал его, въедливо проверяя его достоинства и знания.
– Салим, в чем дело? Ты как будто загрустил, – поинтересовалась Хамида.
– Ты советуешь мне говорить с отцом, но это сложно… Я не знаю, будет ли он мне рад. Он всегда кажется таким безупречным, таким прекрасным снаружи и изнутри, и он так занят, его всегда окружают придворные и военные… Иногда он действительно приходит, чтобы наблюдать за мною на уроках, но если он меня что-то спрашивает, я чувствую себя неловким… глупым… и так волнуюсь, что все, что я говорю, недостаточно хорошо… а иногда вообще не могу ответить. Я знаю, что разочаровываю его.
– И всё? – Хамида улыбалась. – Не говори таких глупостей. Помни, что твой отец – это мой сын. Он не всегда был таким внушительным. Он был таким же мальчишкой, как и ты, разбивал коленки и рвал одежду в детских играх и упражнениях со своими друзьями – и по правде сказать, он и наполовину так хорошо не успевал на уроках и не стремился узнать об окружающем мире, как ты! И я знаю, как он тобой гордится. Ты не должен чувствовать себя хуже кого бы то ни было!
Салим улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. Как им понять его? Как мог вообще кто-то его понять, когда он сам себя не понимал?
– Рада видеть тебя, Салим. Идем со мной на крышу. Я собиралась молиться.
Мальчик проследовал за матерью по винтовой лестнице из песчаника. Света от глиняной масляной лампы, которую держала Хирабай, едва хватало, чтобы видеть, куда они идут, хотя вскоре она слишком сильно наклонила ее, и лампа погасла. Выйдя на плоскую крышу ее дворца, Салим увидел, как мать, в чьи длинные темные волосы были вплетены цветы белого жасмина, уже становится на колени перед маленьким святилищем.
Вечер был теплый и безветренный, и, глядя в небеса, Салим видел бледную полоску полумесяца.
Хирабай низко согнулась в молитвенной позе. Хотя она иногда и рассказывала о своих индуистских верованиях, они все еще казались странными для Салима, который, как мусульманин, верил в единого Всевышнего и не почитал идолов и изображения. Наконец, закончив, мать встала, повернувшись к Салиму.
– Смотри на луну. Мы, раджпуты, – ее дети ночью и потомки солнца днем. Луна дает нам нашу безграничную выносливость, а солнце – наше бесстрашие.
Темные глаза Хирабай мерцали, когда она смотрела на него.
Салим знал, что она его очень любит, и желал, чтобы она обняла его, но это было не в ее привычках, и она так и стояла, опустив руки.
– Мама, ты всегда говоришь о раджпутах, но я также и могол, верно?
Салим пришел к матери, надеясь, что, возможно, она сможет помочь ему понять беспорядок и неуверенность, которые, как ему казалось, царили вокруг него. И он пришел один, убежав от слуг, которые, как он подозревал, выполняли приказ Акбара и сообщали ему обо всем, что видели и слышали.
– К моему большому сожалению, ты был воспитан как принц моголов. Твои наставники напели тебе в уши о доблестях твоего прадеда Бабура и твоего деда Хумаюна – когда те пересекли реку Инд и завоевали себе империю.
– Мой отец – падишах могольского Индостана. Конечно, я должен знать историю его народа.
– Безусловно. Но ты также должен знать правду. Твои наставники восхваляют храбрость и смелость племени моголов, но никогда не говорят, что те украли у раджпутов то, что принадлежало нам по праву.